«Сколько раз я попадал в такие переделки за свою жизнь? — задумался киммериец. — Так… Халога… В Шадизаре три, нет, четыре раза… Потом в Аренджуне… — Очень скоро Конан сбился со счета. — Что вспоминать прошлое, лучше подумать, как ускользнуть и на сей раз, чтобы эта тюрьма не оказалась последней… — мрачно пошутил варвар. — Не исключено, что мою голову собираются разлучить с туловищем, а меня это совершенно не устраивает. Кстати, а почему это не несут поесть?»
Он принялся молотить кулаками в железную дверь. Грохот раздался по всему подземелью и вскоре вернулся испуганным эхом.
— Чего тебе надо? — В двери отворилось маленькое окошечко.
— Вы что, собираетесь уморить меня голодом? — гаркнул киммериец.
— Вовсе нет! — лениво отозвалась стражница, лица которой Конан не видел. — Тебя ждет совсем другая участь. Зачем кормить, если скоро тебе перережут глотку? Только добро зря переводить. — Окошечко захлопнулось.
Варвар еще немного поколотил по двери — так, на всякий случай, но больше никто не отозвался. Он вновь присел на солому, хлебнул воды из щербатого кувшина и задумался. Ничего умного в голову не приходило. Конан сжал кулаки.
— Ну, нет! Я еще жив, клянусь Кромом! Кое-кто из вас обломает об меня зубки, проклятущие бабы!
Он потряс кулаками, словно напоминая богам о своем существовании, хотя отлично знал, что вряд ли Кром вступится за него: мрачный повелитель Могильных Курганов никогда не обращал внимания на тех, кому дал жизнь.
Снова послышались шаги, распахнулась дверь и в камеру вошли стражницы с обнаженными мечами. Киммериец прикинул, сумеет ли что-нибудь сделать, но острия сразу трех клинков уперлись ему в грудь:
— Не вздумай дергаться! Надень вот это.
Ему бросили какую-то оранжевую тряпку, и варвар, поминая Нергала и удивляясь, к чему бы это, напялил на себя одеяние, оказавшееся длинным балахоном с широким вырезом на шее.
— Пошли!
Подталкиваемый мечами и остриями алебард, киммериец проследовал со своими тюремщицами по коридорам подземелья к выходу. Его провели по мощенному каменными плитами двору, и Конан услышал рокот множества голосов, раздававшихся из-за бревенчатой изгороди, которая отделяла дворец от города. Когда его вывели на площадь, толпа, окружившая ее полукольцом, взорвалась криками. Впереди варвар увидел возвышение, еще более высокое, чем в Ульменском храме. Там среди множества разодетых в яркие одежды женщин киммериец разглядел Эниду, лицо которой опухло от пьянства. Рядом с ней находилась Мэгенн — губы колдуньи змеились в зловещей усмешке. Она, склонив голову, что-то говорила на ухо правительнице, и Энида тупо кивала в такт ее словам.
Увидев варвара, амазонки оживились и, показывая на него, заговорили более оживленно, однако из-за шума толпы он не мог разобрать ни слова. Площадь была украшена множеством флагов, гирлянд из можжевеловых веток, а все амазонки, собравшиеся здесь, сменили по случаю празднества обычные кожаные штаны и рубахи на яркие одеяния. В глазах рябило от радужного многоцветья. Женщины напомнили Конану стаю южных птиц в пестром оперении, которых он видел когда-то в Стигии.
Варвара, однако, не волновало, как похорошели воительницы. В другое время он, пожалуй, отметил бы, что короткие просторные туники с глубокими разрезами по бокам, сквозь которые проглядывало упругое загорелое тело, делали женщин привлекательными и желанными, но сейчас его больше заботила собственная судьба. Киммериец быстро окинул взглядом толпу, надеясь отыскать в ней знакомые лица, но никого из отряда Панны не обнаружил. Попадались амазонки, которых он явно видел не впервые, но Конан сообразил, что, вероятно, встречался с ними несколько лет назад, когда вместе с Акилой участвовал в борьбе против ее сестры Бризейс. Киммериец невольно подумал, что на сей раз может и не выкрутиться.
Ему вновь пришлось повиноваться: в грудь и спину уперлись острия нескольких алебард и копий. Зная нрав и способности варвара, Энида приказала ни на мгновение не спускать с него глаз. Конана подвели к сооружению из коротких бревен, похожему на низкую коновязь, и приказали встать на колени, сопровождая команды уколами копий. Руки киммерийца привязали к верхнему бревну так, что голова оказалась на плоской деревянной площадке неприятного бурого цвета.
«Засохшая кровь… — По спине варвара пробежал холодок. — Неужели это конец?»
Конан был мужественным человеком и не боялся смерти, но погибнуть вот так, не в поединке с врагом или в схватке с гигантским монстром, а как баран, зарезанный на скотном дворе?! Неужели помощь не подоспеет, и он бесславно умрет под топором амазонки, ставшей палачом, вместо того чтобы, как положено женщине, растить и воспитывать детей?
Киммериец глухо зарычал и, напрягая все силы, попытался разорвать ремни, притянувшие его руки к перекладине. Тщетно! Крики толпы усилились, слышались улюлюканье и свист. Варвар с усилием повернул голову вправо и увидел еще пятерых мужчин, стоявших на коленях и привязанных так же, как и он сам. Тогда он посмотрел в другую сторону: в пяти шагах от него стражницы привязывали Акилу, одетую в оранжевый балахон.
— Ну вот, Акила! — забыв на миг о своем отчаянном положении, не удержался варвар. — Я же говорил, что ваши идиотские порядки надо менять. Послушайся ты тогда моего совета…
Амазонка ничего не ответила и отвернулась от киммерийца. Наверное, она так и не смогла простить ему смерть возлюбленного.
— Хоть сейчас, когда, может быть, мы одной ногой ступили на Серые Равнины, — продолжал Конан, — взгляни на меня! Поверь, я не хотел смерти рыжего асира. Один из нас должен был умереть. Понимаю, ты бы предпочла, чтобы это был я…
Акила по-прежнему молчала.
— Я тебе все прощаю! — великодушно воскликнул варвар. — Но неужели ты не помнишь, что когда-то мы с тобой были друзьями, да и не только. Ведь мы хорошо проводили время, признайся, Акила?
Ответа не последовало. Неожиданно взвыли трубы. Они звенели так громко, что киммериец удивился, откуда у амазонок столько инструментов и трубачей. Что-то в прежние годы он не помнил, чтобы обряды суровых воительниц сопровождала такая какофония. Конан не мог видеть, что происходит сзади, но женщины на возвышении замерли: похоже, приближался какой-то торжественный момент. Конан не ошибся. Ворота дворца распахнулись, и через расступившийся строй вооруженных амазонок прямо на него двинулась колонна женщин, одетых в кроваво-красные туники. Возглавляла процессию седая амазонка, которую он уже видел в крепости Ульмен.
Колонна разделилась. Часть женщин направилась к приговоренным, а Иподима и еще две амазонки подошли к возвышению, на котором сидела правительница. Приготовленные к жертвоприношению располагались полукругом, и киммерийцу было хорошо видно, что по четыре женщины в красном встали возле каждого из них. Перед собой он тоже видел двух амазонок, значит, за спиной стояли еще двое.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});