Я два дня ее не видел, был занят новой работой, но мне кажется, что целую вечность.
Я хочу мою летнюю девочку. Себе, для себя, под собой…Как я вообще мог подумать, что эта маленькая, худенькая летняя девочка могла притворяться? Каким же я был идиотом и слепцом. Поддавшись черной ревности, не увидел самого главного, настоящего, важного.
Мы сидим за кухонным столом, передо мной стоит чашка с домашним компотом и пиала с вафлями. Саша сидит ровно, с прямой вытянутой спиной, сцепив руки в замок и ждет, когда я начну говорить, но я не знаю, с чего начать. И она мне в этом нисколько не помогает: мне, кажется, она сейчас скажет: «Ну рассказывайте, пациент, что вас беспокоит?».
Пожалуй, стоит начать с извинений…
А потом слова льются из меня горной беспокойной рекой. Я, человек, который в принципе не многословен, изливаю душу и всё, что копилось во мне годами, не стесняясь, не скрывая, не утаивая ни одного момента моей жизни. Мне за что-то стыдно, за что-то больно, где-то обидно, а в чем-то приятно и гордо. Я всё это рассказываю не психологу, а человеку, которого люблю и которому всецело доверяю.
***
Выдыхаю и делаю большой глоток компота.
У меня пересохло в горле, и, кажется, натерлась мозоль на языке от того, сколько я говорил. Поднимаю глаза на Сашу и всматриваюсь в ее лицо. Оно точно такое же, каким было в начале. За все время моего длительного рассказа, на ее лице не прошмыгнуло ни одной эмоции: только на мгновение я заметил, как микроскопически дернулась ее бровь на словах «ревность» и «любовница», как слегка сморщился ее лобик во время рассказа о детстве, как глубоко вздохнула, услышав об аварии брата.
Я не могу считать ее реакцию. И она молчит. Либо это профессиональное- скрывать эмоции, либо она находится в дичайшем шоке от услышанного. И мне, если честно, становится стремно: возможно мне уже выставлен неутешающий диагноз, и она оттесняет момент мне об этом сообщить, возможно, я — будущий клиент «Палаты № 6».*
— Ты серьезно считал, что я встречаюсь с вами двумя? — отмирает Саша и округляет глаза. Наконец-то она выходит из образа психотерапевта и возвращается в мою рыжую Ведьму.
— А что я мог подумать, когда нашел записку брата с признаниями в любви? А его подарки? Скажешь не было?
* «Палата № 6» — повесть А.П. Чехова. Шестая палата-палата для душевнобольных.
— Ты рылся в моих вещах? — вскрикивает моя Ведьма? — Откуда ты знаешь про записку?
— Случайно нашел, она выпала из твоего кармана.
— Бред какой-то, — качает головой Саша. Согласен, малышка, звучит по-идиотски, — ну допустим. А подарки?
— Коллекционная книга. Знаешь, такими подарками не разбрасываются. Такие подарки дарят близким людям.
— Знаешь, Филатов, иногда ты бываешь настоящим придурком, — хоть это и правда, но меня задевают ее слова, — во-первых, книга была, соглашусь, и она-единственный подарок, который я приняла от Данилы, всё. Да ты сам вслушайся, Макс! Книга! Мне подарили КНИГУ! Господи, да если бы мне нужны были деньги вашей семьи, вряд ли бы я раскручивала твоего брата на книгу. Я бы попросила что-нибудь… — Сашка игриво задумывается, прикладывая указательный пальчик к уголку своих красивых губ, — ну, не знаю даже, — разводит руками малышка, — видишь, я даже не знаю, что можно просить у обеспеченного мужчины! — хохочет Сашка.
Мне и самому смешно и печально. Печально от своей тупости.
— И потом, а почему, собственно, мне нельзя подарить подарок? Не как любовнице, а как другу, человеку в знак благодарности и уважения? Разве я не заслуживаю?
Еще как заслуживаешь, только я, глупец, этого не замечал.
— А по поводу того, что ты там услышал в беседке: где-то недослышал, что-то недопонял, здесь сам додумал, а потом в это поверил. Точно так же, как и в тот день, у вас дома, — поучительным тоном объясняет Жукова, а я чувствую себя школьником-двоечником, не понимая таких элементарных вещей. Из ее уст, всё происходящее действительно выглядит полной нелепицей. — А можно было просто спросить, просто поговорить и обсудить, — замолкает Саша. — Знаешь, Филатов, открою тебе секрет, — делает выжидательную паузу, — люди иногда разговаривают.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Всё действительно так. Я во всем сам виноват. Не разобравшись, заключал выводы такие, какие мне были удобны, чтобы ее ненавидеть. Возможно, я делал это намеренно, чтобы не прикипать, не чувствовать зависимости от нее, которую я начинал испытывать радом с ней, возможно меня пугали новые, неконтролируемые эмоции, сильное магнитное притяжение. Я не знал, что со всем этим делать, мне проще было жить, так, как у меня получалось лучше всего — ненавидеть, презирать, держать на расстоянии.
— Все равно, Филатов, я не понимаю, как можно было думать, что я одновременно спала с тобой и собиралась замуж за Даню? Мы же последнее время, практически не расставались, блин, да ты жил у нас с Никиткой. Или ты считал, что когда ты уходил домой, я укладывала сына спать, а сама убегала в ночь к твоему брату? Максим?
Ну что мне ответить? Кретинизм чистой воды, да.
Пожимаю плечами.
Саша смотрит на меня, как строгая училка, а мне хочется залезть под парту и зажевать галстук.
— Прости, Саш. Я был идиотом.
— Был? — удивляется Веснушка, презрительно хмыкая, — а мне кажется это твое постоянное состояние.
Скорее всего она права.
— Ты меня простишь? — накрываю ладонью ее руку.
Девчонка дергается, но руку не убирает.
— Прощу.
Ээээ… И это типа всё? Мы помирились?
Я улыбаюсь как дурачок и готов наброситься на нее всем своим исполинским телом, но…
— Тебе пора. Мне нужно собираться за Никитой в садик.
Моя Вредина встает и уходит в комнату, а я, как парализованный после укуса синекольчатого осьминога, смотрю в одну точку.
Не понял.
— В смысле, Саш? — встаю и иду следом за девушкой в комнату.
Саша начинает переодеваться, не обращая на меня никакого внимания.
— Саша, — практически рявкаю я.
— Что? — выглядывает из-за дверцы шкафа.
— Я ни черта не понимаю.
— Что ты не понимаешь? Я собираюсь за Никитой, а тебе пора.
— Ну хорошо, пойдем вместе.
— Я пойду за своим ребенком сама, — твердо чеканит моя Ведьма.
— Но я думал…
— Ты просил поговорить, — перебивает меня мелкая зараза, и мне совершенно не нравится ее тон. Он не предвещает ничего хорошего, — мы поговорили. Ты извинился, я тебя простила. Вроде всё, ты как считаешь?
— Я так не считаю, — начинаю откровенно закипать. Что не так? — Мне кажется, мы всё прояснили и ….черт, — сажусь на диван, закрывая лицо руками, я морально выдохся. Что опять я сделал не так? — Саш, я скучаю. По тебе, по Никитке.
Она распускает волосы, и они рыжей волной ложатся по плечам и спине. Я чертовски соскучился по её волосам, мне хочется зарыться в них лицом.
— Сочувствую, — мой взгляд жадно скользит по стройной фигурке, облаченной в черные лосины и широкую оверсайз-футболку. Ее маленькая аккуратная попка обтянута лайкрой и мне до умопомрачения хочется стать этой тряпкой, чтобы вот так близко прикасаться к ее нежной бледной коже. Но ее монотонный, равнодушный тон меня несказанно бесит.
— Тебе вообще, что ли плевать? — ору я.
Я понимаю, что не в том положении, чтобы что-то требовать, но, черт, меня катастрофически задевают ее ровные интонации.
— На что мне плевать? — повышает голос малышка. Ну наконец-то, хоть какие-то живые эмоции!
— На нас!
— А разве есть мы, Макс? — впяливается в меня требовательным взглядом.
Блин, да что она хочет от меня? Я не понимаю. Блть, я не понимаю.
— Саш, ты нужна мне, — мой голос вибрирует и срывается, будто я умоляю.
— До каких пор, Максим? Пока очередная моча не ударит тебе в голову? До следующего приступа неконтролируемой ревности? До того, как тебе снова что-то покажется, почудится, послышится? Да рядом с тобой, как в артиллерийском погребе — не знаешь когда и с какой силой рванет, — я вижу, как в уголках ее глаз собираются капельки слез, она смахивает их маленьким кулачком точно ребенок, а у меня сжимается сердце. Девочка моя любимая, только не плачь.