– Хафизов-то без Хайтбаева настоящим воякой становится, – улыбнулся я. – Сергей, так его и наградить уже пора!
– Я ему Бамиан еще долго не прощу. Бросили меня, шкуры трусливые, – возразил Острогин. – Но вообще-то молодец!
– Благодарность заработал, объявляю от своего имени, – закончил я обсуждение трусости солдата в давней истории.
Затихла стрельба, и к нам подбежал минометчик.
– Товарищ старший лейтенант, зацепило пулей, наверное.
– Кого, куда? – вскричал я.
– Меня, зацепило руку возле плеча. Снизу, гады, стреляли и в самом конце попали, когда я миномет разворачивал.
– Вот, черт, зараза! Перевязывайся быстро, сейчас йодом рану обработаю.
Ничего страшного не произошло, зацепило чуть-чуть, но нужно эвакуировать на всякий случай.
Доложили. Обещали утром вертолет.
– Черт, хороший минометчик, жалко остаться без такого солдата, когда еще замену ему пришлют, – вздохнул взводный.
– Сергей! Давай дежурить всю ночь по очереди, на всякий случай.
– Давай. А то уснут, черти, еще вырежут! Не хочется умирать.
Больше «сигналки» не срабатывали, наступила тишина. Может, «духи» пришли прощупать оборону, может, пришлые приехали из РСов по городу пострелять, а мы на пути оказались.
Рано утром прилетел Ми-8 и разгрузил еще боеприпасы, воду, забрали раненого, но пришлось лететь и мне. Прямо перед его прилетом начальник штаба батальона вышел на связь и приказал возвращаться.
– Вот тебе и отдохнул, расслабился. Весь выходной строили стену, а ночью стрелял, – огорчился я.
– Если бы не стена, раненый мог быть не один, да и не только раненый, – ответил Сергей. – Придется стенку поднять повыше – защищает при обстреле.
Мы пожали друг другу руки на прощание, и я заскочил в вертолет.
Острогин просидел на посту еще две недели, а затем командование приняло решение разбросать по трем постам вторую роту, а остальных людей вернуть в роты для боевых действий.
В полку комиссию Министерства обороны сменила комиссия из ГлавПУРа. Перед их приездом весь полк превратился в сплошной агитационный центр. Стенды вдоль дорожек, фотоаллея героев, переделанные ленкомнаты и прочее, прочее, прочее… Уф-ф-ф!
ГлавПУР сменила комиссия генштаба – проверка мобилизационных документов.
Мобилизационных документов в Афгане… Это что-то! Кого мы тут будем мобилизовывать? Но все принялись составлять планы, рисовать на картах схемы, районы сосредоточения, таблицы со всеми степенями готовности.
Затем приехала еще какая-то комиссия, вскоре еще, и они уже работали одновременно.
Командир полка кипел от возмущения и злости, был готов взорваться, а весь гнев выливал на наш первый батальон. А на кого же еще? Танкистов в полку – одна рота, артиллеристов – одна батарея. Все остальные на дорогах вместе с другими батальонами. Разведрота ушла поскорей в «зеленку» вместе с разведбатом, чтоб не доставали. Счастливчики. Встали где-то на отшибе Баграма и чаи гоняют. А нас тут как сидоровых коз все дерут. Проверяющие все умничают и совсем не чувствуют разницы между Таманской дивизией и нашим полком.
Однажды серым январским днем вбежал в канцелярию радостный старшина.
– Взводный новый прибыл.
– Ура!!! – закричали мы в четыре глотки.
– Наконец-то будет, кому в караул ходить, не только мне одному, – высказался Ветишин.
– Не Недорозий случайно вернулся? – спросил я и посмотрел на хитрую физиономию «ары».
– Нет, но похож.
– Алкаш? – охнул я.
– Нет, тоже спецназовец!
– Ой, – ойкнул Ветишин и уставился на дверь.
В дверном проеме стоял усатый старший лейтенант, в полевой форме, высокого роста, улыбался приятной улыбкой.
– Старший лейтенант Марасканов! Игорь. Прибыл для окончания прохождения службы в ОКСВА.
– В смысле для окончания? – удивился Эдуард. – Не из Забайкалья ли?
– Нет, из Кандагара из спецназа. Сослан к вам.
– Опять ссыльный! Ну почему все ссыльные – к нам? С триппером – к нам, с мениском – к нам, с больной головой – к нам, любителей одеколона – к нам. Доколе! – простонал я. – За что сослали?
– За то, что не сошелся с начальником политотдела во взглядах на комсомольскую работу.
– Политический, вах-вах! – заохал и заулыбался старшина.
– Вот это хорошо! Политических я люблю, сам диссидент и вечный оппозиционер, – обрадовался я и принялся жать руку старлею. – Ник Ростовцев, замполит роты, вот взводный Серега Ветишин, ждет тебя в караулы ходить, это зам. командира роты. – При этом Эдик скривил губы. – Исполняет обязанности ротного лейтенант Грымов. Прапорщики обойдутся без представления, познакомятся сами. Еще один взводный – лишенец, ссыльный – на горе сидит, скоро спустится.
– Сколько в Афгане? – поинтересовался Грымов.
– Полтора года!
– Фью… – присвистнули все.
– Ребята, я за прошлый год еще в отпуске не был, завтра убываю, ждите меня к марту.
– Черт! А караулы? Опять я! – завыл Серега.
– Вай! Один, совсем один, когда Острогин вернется? – передразнил старшина.
– Кстати, Сергей, иди готовь караул! – усмехнулся Грымов.
– Игорь, ну почему ты не отгулял отпуск? – воскликнул я.
– Не дали, я был секретарем комитета комсомола, поссорился с руководством – не переизбрали. Пока переводили с места на место – в пехоту, в дивизию, в полк, – год новый начался. Полтора года в Союзе не был!
– Ну что ж, сегодня принимай взвод, а завтра можешь отправляться. Жили без одного взводного и еще поживем, – грустно подытожил разговор Эдуард.
– Игорь, пойдем, буду твоим гидом, – улыбнулся я.
Вечером мы надули два матраса и легли на пол в ленкомнате. Как уже надоела эта не половая, а напольная жизнь! – Давно так маетесь? Это какой-то протест? – спросил Игорь.
– Да, в принципе, протест, но о нем никто не знает. В казарме спал пять лет – хватит. Лучше буду упрямо спать на полу, чем позволю себя уравнять с солдатом. Ветишин спит на сейфе, там еще более неудобно, Бодунов – в канцелярии на столе, техник – в БМП, в десанте. Через неделю рейд – мучиться осталось немного.
Только Марасканов пришел, а на следующий день его как не бывало. Когда Острогин прилетел с горы, то принялся громко возмущаться:
– Полк не узнать, роту не узнать, все раскрашено, все обновлено. Так и заблудиться можно.
– Не заблудишься, у тебя всего три маршрута: караул, столовая, полигон. Действуй! – усмехнулся Грымов. – Товарищ старший лейтенант, только не расслабляйтесь, а сразу за дело. Вся жизнь меняется.
Эдик с Сергеем были приятелями до своего назначения, а тут Грымов сразу начал общаться с ним очень официально. На следующий день Острогин получил от Грымова выговор за подготовку караула, через неделю – строгий выговор за беспорядок во взводе.
– Топчет и топит Сережку как конкурента, претендента на командование ротой. Эдуард-то – лейтенант, – высказал предположение Ветишин.
– Может быть, и так, а мой выговор тоже как конкуренту? За внешний вид! Я ему еще устрою выговор, припомню, когда Сбитнев вернется, – зло ответил я.
– Карьерист! – согласился Ветишин.
– Посмотрим, как он на боевых командовать будет. Там видно будет, какой он ротный, – подытожил я.
– Набить бы морду ему, да и дело с концом! – рявкнул Бодунов.
– Бодунов! Ты как прапорщик сиди на своем месте, помалкивай и не суетись. Будем работать как работали, хамить и грубить не будем, дождемся вестей от Сбитнева, надеюсь, вернется, – закончил я разговор.
Батальон мучили строевыми смотрами пять дней. Все время было что-то не так. Строились, укомплектовывались, расходились, снова строились. Наконец-то вырвались на простор большой дороги. Йя-ха-ха-а-а!
Из полка вышел только наш батальон, немного штабных и разведрота. Поставили нам задачу: вместе с батальоном восемьдесят первого полка прочесать кишлак сразу у входа в баграмскую «зеленку». Артиллерия дивизии ударила, не съезжая с дороги, мы вошли, «почистили» округу, нашли немного боеприпасов, из кяриза вытащили разобранный ДШК. Забросали все кяризы дымовыми минами. Дымили все колодцы, столбы дыма распространились по ходам сообщений, и вся окрестность под землей превратилась в ад.
Если кто-то из душманов там сидел, то прекратил кашлять, чихать и дышать довольно быстро. Навсегда.
Я сидел у огня, разведенного возле высокой стены в глубине двора. Костров было три: на одном кипела вода, на втором варился суп из курятины, на третьем – плов также с курятиной. Загнанные до смерти куры «умерли от страха» при виде «шурави», как объяснил начальнику штаба батальона капитану Шохину Гурбон Якубов. Сержант Якубов-старший на «гражданке» работал поваром в ресторане, поэтому умел хорошо готовить, но еще больше любил поесть. Старшим он считался, потому что был крупнее по размерам, а младшим считался другой Якубов – Махмуд, потому что был маленький. Не братья они были, а просто однофамильцы, даже из разных областей.