Читать интересную книгу История Роланда - Пилип Липень

BE. Побег и скитания. В февральскую стужу

В февральскую стужу хорошо читать что-нибудь духовное, вроде Исповеди Августина или комментариев к буддийским сутрам. Добротолюбие подходит. Сидишь возле батареи центрального отопления, завернувшись в одеяло, пьёшь чай и неторопливо внимаешь мудрым убелённым старцам. Старцы вдумчиво объясняют, наставляют. Ты, поразмыслив, с серьёзным видом соглашаешься. Изредка встаёшь и завариваешь ещё чаю, кушаешь баранку. Уютно.

В февральскую стужу всё постепенно начинает бесить. Будь осторожен – твердишь себе – возгореться легко, остыть непросто. Стоишь лицом к стене, не шевелясь, не дыша, не открывая глаз. Но долго ли можно выдержать? В изнеможении открываешь глаза и видишь обои, и они бесят тебя до дрожи, до самой глубины – мерзкие зелёные бумажищи, с издевательской тщательностью наклеенные на стену! Кто-то разглаживал их, промакал тряпочкой и сидел на табурете, любуясь резным бордюром! Невыносимо!

Промучившись несколько дней неутихающим клокотом негодования в груди, я отправился в обойный магазин – купить что-нибудь другое, любое, всё равно что, и заклеить ненавистную зелень поверх. Денег у меня не было, и я намеревался украсть несколько ненужных трубок, можно даже некрасивых и бракованных. Но, хотя я был одет вполне прилично – шуба и чистые востроносые сапоги – ко мне сразу привязалась неприязненная продавщица в пиджаке и принялась с сомнением расспрашивать, куда мне обои. «Что значит куда?» – недоумевал я. «В какую комнату?» «В зелёную!» «У вас зелёная мебель или много растений?» «У меня зелёные обои!» «И вы хотите такие же?» «Нет!» «Но ведь если вы их заклеите другими, комната перестанет быть зелёной?» Я уже понял, что мне её не обмануть, и с позором пятился к выходу, а она всё наступала и глумливо щурила глаза, качая серёжками. «Дайте же мне хоть фломастер, чтобы я их закрасил!» Но она только посмеивалась, качая головой. Что ж, мне было не привыкать к жестокости. Если б сварить борщ, думал я, возвращаясь сквозь метель, можно было бы плескать им на стены, окрашивая бордовым! Но где взять свёклу, где взять воду, где взять огонь?

В февральскую стужу хорошо лежать в сугробе, в сапогах, в толстой шубе, погружая руки в снег и пытаясь нащупать в глубине сквозь лёд траву, луковицы тюльпанов, чёрную, рыхлую, ароматную клумбу. Шерстинки дрожат, снежинки сыплются. Пробегают мимо собаки на жилистых лапах, пятнистые, породистые, скользят на лыжах школьники, шаркают вразвалочку чьи-то тёщи. Обои, вы больше не властны надо мной, я вас не замечаю. Звёзды мерцают – видите?

BF. Истории зрелости и угасания. О большой женщине

– Я ведь уже признавался вам, братики, – начал Хулио, – что с ранней юности мечтал о большой женщине, по-настоящему большой? Понятно, что это лишь постыдные и неприличные младенческие комплексы, но вы же не осудите меня? Так вот, поверите ли, сегодня утром я встретил её, точнее конечно не именно её, но во всяком случае по-настоящему большую девушку. Она стояла у витрины гастронома и рассматривала маринады, в простом ситцевом платьице и с зелёной сумочкой через плечо. Её чёрный блестящий поясок находился на уровне моих глаз – вообразите рост! – но впрочем он сидел не на талии, а повыше, поближе к груди, в соответствии с модой. На ногах у неё были самодельные верёвочные сандалии, тонкие, изящные, перевязанные за щиколотки на античный манер. Я заговорил с ней, и она отвечала с приветливой улыбкой, а глаза её были серыми, продолговатыми. Отвечая, она намеренно не нагибалась ко мне, чтобы не подчёркивать наклоном разницу в нашем росте. Было заметно, что ей больше нравится слушать, нежели говорить, и я принялся развлекать её сказками. Мы шли по улице, и до меня временами довевал запах её духов – ромашка и розмарин. Я предложил ей мороженое, но она, поблагодарив, сказала, что предпочитает мороженому холодную сметану. Мы взяли по стаканчику сметаны и остановились на набережной, глядя на реку. Она ела нарочито медленно, аккуратно слизывая огромным языком густые сметанные капли с ложечки. Её тёмно-русые волосы были собраны в скромный недлинный хвостик, и я, не имея возможности их рассмотреть, попросил подарить мне один волосок на счастье. Улыбнувшись, она выдернула волосок с виска: упругий, толстый как леска, он оканчивался бледной луковичкой размером со спичечную головку...

– Покажи-ка!

– Погодите, дайте дорассказать. Вы смотрели когда-нибудь на женское лицо снизу? Посмотрите. Это красиво: плавные очертания нижней челюсти, тёмные овалы ноздрей, великолепная симметрия... Немного привыкнув ко мне, она стала вести себя свободнее: покашливала, поправляла бретельки, перегибалась через парапет, чтобы рассмотреть крохотных паучков, живущих в трещинах камня. Её икры были сильными, мускулистыми, а слегка пористая кожа только добавляла шарма. Мне хотелось прикоснуться к ней, провести ладонью по длинным мышцам, но я опасался, что от неожиданности она может лягнуться и зашибить меня. Я стоял рядом, радуясь близости, любовался, смеялся, что-то говорил, и уже собрался пригласить её на ужин, как вдруг она объявила, что ей пора – муж ждёт. Что ж, неудивительно, подумал я, она слишком прекрасна, чтобы быть свободной. Она подала мне руку – необъятную и нежную, с гибкими пальцами, сильно сужающимися к кончикам. Вот отчего она не носит обручального кольца, размышлял я – кольцо спадает. Падает на пол, на асфальт, и катится, закатывается под диваны, под скамейки… Помедлив, она сказала, что видит в моих глазах печаль, и подарила мне магнит на холодильник – на прощанье.

И Хулио, раскрыв сумку, наконец показал нам всё, что осталось от большой женщины: пластиковая баночка из-под сметаны с синей надписью «Гормолзавод №2», крепкий волос сантиметров двадцати длиной, кончающийся необыкновенно мощной луковицей, и круглый жёлтый магнит с изображением смайлика.

C0. Истории безоблачного детства. Об отличиях

Когда мы были маленькими, нас всегда удивляли терзания сверстников, ищущих и не находящих отличия между мамой и папой. Все эти передачи, книжки, доктора со своими многоэтажными теориями – мы смотрели на них с жалостью и немного свысока. У наших мамы и папы отличия были выпуклые, явственные и прекрасно запоминающиеся.

Во-первых, мама сыпала в чай две ложечки сахара, а папа – три. Мы не раз украдкой переменяли их чашки, уже приготовленные, и они мгновенно чувствовали неправильность сладости: папа морщился и выплёскивал чай в умывальник, а мама хмурилась, отодвигала его и говорила, что выпьет позже, но никогда не выпивала.

Во-вторых, мамино напутствие неизменно состояло из сорока пяти слов, а папино – из ста двенадцати. Куда бы мы не направлялись, хоть через дорогу за квасом, они настоятельно напутствовали нас, желая здоровья и добра, и напоминали о правилах пристойности, приличествующих детству: мама – чуть сдержаннее, папа – чуть пространнее.

В-третьих, на наш частый вопрос «мамочка, ну почему мы такие мерзавцы?» мама всплескивала руками и утешала нас: «что вы, вы никакие не мерзавцы, вы очень даже хорошие», и перечисляла причины и поступки, которые делали нас несомненно хорошими. Папа же на такой вопрос отвечал совершенно в ином ключе: «ничего, детки, это ничего, все люди мерзавцы, и я мерзавец, и маменька тоже, а о соседях я вообще лучше промолчу».

Это последнее мои братики воспринимали так же, как чай или как напутствия – как забавную несущественную околичность; но меня она выбивала из колеи, и я надолго оставался будто меж двух стульев, в тревожной неопределённости, еле слышно звенящей на фоне жизни. Случалось, я даже начинал обращать внимание на передачи, на книжки, прислушиваться к докторам, пока что-нибудь радостное не отвлекало меня, и я с полуосознанным облегчением не забывал.

C1. Из письма Толика. Всегда вместе

<…> Знаете, что такое «лежачий полицейский»? Это горб на асфальте, перед пешеходным переходом, у которого сбавляют скорость, сберегая подвеску.

Когда передние колёса переезжают через него, ты ждёшь, чтобы машину приподняло на задних – и тогда можно будет снова ускориться. Но всё не поднимает и не поднимает... Тревожное ощущение. Прибавляешь ходу. Деревья и дома проплывают за окном – но дорога ровна. Полицейский исчез? Или твоя телега превратилась в невероятно длинный лимузин?

А может, лежачий поехал с тобой?..

Да! Он поехал с тобой!

Он за что-то полюбил тебя, и теперь вы всегда будете вместе. <…>

С2. Истории безоблачного детства. О яичнице

Когда мы были маленькими, папа постоянно учил нас разбираться в людях. Например, во время завтрака:

– Запомните, сынки,

тот, кто разбивает яйцо о край сковородки – тёмный, ненадёжный человек,

тот, кто разбивает яйцо ножом – самоуверенный невротик,

тот, кто любит глазунью – позёр и пижон,