вскачь.
Какая-то мерзкая смесь броненосца и кабана. Приземистое тело чудовища покрывали серые костяные пластины, на вытянутой лобастой морде светились алые прорези глаз, жуткие кривые бивни были размером в три-четыре ладони. Весило оно никак не меньше четверти тонны.
Канс успел среагировать и вырвать ногу из стремени, коню повезло значительно меньше.
Разогнавшаяся тварь врезалась в бок животного и по-кабаньи мотнула башкой снизу вверх. Бивни чудовища разорвали плоть и вырвали несколько рёбер. Противно хрустнули кости, кровь плеснулась на дорожную пыль. Смертельно раненый конь подлетел в воздух и, рухнув на землю, жалобно захрипел.
Не будь Канс Отмеченным, его путешествие уже бы закончилось, но парень успел среагировать и практически не пострадал. Отлетев к обочине вместе с конем, он в воздухе покинул седло и оттолкнулся от крупа животного. Удачно приземлившись, парень прокатился по траве, вскочил на ноги и выхватил из ножен оружие. Одновременно с этим я спрыгнул со своего коня и, потянувшись к эфиру, бросился на помощь приятелю.
Не успел…
Тварь, очевидно, сильно изголодалась и, опьяненная запахом крови, принялась пожирать внутренности конвульсивно дергающегося коня. Отвратительно чавкая и хрустя на зубах костями.
Этим и воспользовался Грон.
Первым подбежав к чудовищу, урх перехватил второй рукой меч и вскинул его над головой. Ладони и запястья гиганта на глазах покрылись коричневым чешуйками, он что-то неразборчиво проорал и ударил.
Лезвие полуторного клинка без видимого труда разрубило костяную пластину на шее чудовища и погрузилось в плоть примерно на локоть.
— Лер назад! — махнув рукой, проорал мне Канс. — Он сам справится!
Так и случилось.
Не давая твари опомниться, гигант ударом сапога опрокинул ее на землю и, повторно вскинув клинок, загнал его чудовищу в глаз. Острие меча проломило кабану череп, тот дернулся и затих. Конь перестал биться в конвульсиях, в воздухе ощутимо запахло серой.
— Силён… — я убрал в ножны меч и оглядел трупы, с сожалением думая о том, что скорость нашего передвижения теперь серьезно замедлится.
Впрочем, не страшно. Шестьдесят лиг до Када — это один дневной переход, если быстро идти. Ну а там коней все равно пришлось бы бросать. Живы все и не ранены — это самое главное.
— Ага, силён, — Канс хмыкнул и, подойдя к трупу коня, снял с седла чудом сохранившийся лук. — У нас все честно. Брату сила досталась, а мне ум.
— Поговори ещё, — буркнул Грон, вытирая тряпкой клинок. — По сторонам бы лучше смотрел…
Кожа на руках и запястьях гиганта снова стала нормального цвета. Камень ушел в откат, но, если бы не эта способность, непонятно чем бы все здесь закончилось. Зачарованное оружие — это, конечно, здорово, но костяную броню оно рубит так же, как и обычное. Впрочем, все уже позади.
Ничего не говоря, я ушел за конем. С трудом успокоив испуганное кровью животное, вернулся, ведя его в поводу. Канс к этому времени уже снял с убитого коня мешок с вещами и теперь с сомнением смотрел на седло.
— Оставляй. Оно все равно больше не пригодится, — я кивнул на седло, обернулся к урху и… выругался.
Грон выглядел так, словно влил в себя литр жарки. Глаза гиганта помутнели, и дышал он с заметным трудом… Этот запах серы… Тварь, подохнув, отравила воздух Хаосом, который, очевидно, ускорил преображение Печати Камня.
— Голова раскалывается, — заметив мой взгляд, пробасил он. — И дышать тяжело…
— Быстро в седло! — рявкнул я, перевёл взгляд на Канса и в бессилии стиснул зубы. Белобрысый выглядел ненамного лучше своего брата. Не знаю как, но зараза накрыла их одновременно. Когда я повернул голову, парень хотел что-то сказать, но не смог. Выронил лук и завалился на траву без сознания.
— Грон, на коня! — приказал я. — Мы доедем на моем.
Дождавшись, когда урх сядет в седло, я передал ему вещи брата. Затем закинул Канса на своего коня и приказал выдвигаться.
Грон потерял сознание на пороге алтарной. Не знаю уж, как он смог доехать и потом ещё пройти двадцать шагов, но боги, видимо, решили над нами больше не издеваться. Уложив братьев у правой стены главного зала святилища, я поклонился алтарю Шамы, кинул в чашу для пожертвований три золотых монеты, а затем вышел на улицу и высказал небесам все, что думал о сегодняшнем дне.
Немного успокоившись, снял с сёдел мешки и перенёс их в алтарную. Затем набрал в колодце воды, напоил коней и подвесил им к мордам сумки с зерном. Рассёдлывать не стал и на коновязь решил не вести — оставил животных в небольшом помещении слева от входа.
Нет, так-то коням нечего делать в святилище, но эти правила придуманы до появления Погани. Не знаю, что здесь происходит ночью, но мне спокойнее, когда лошади под рукой. Правила — они на то и правила, чтобы их нарушать. Надеюсь, Шама за это на меня не обидится.
Закончив с делами, я вернулся в алтарную, проверил у ребят дыхание и, усевшись возле противоположной стены, задумался. Адреналин из крови ушел, и меня накрыло осознание той задницы, в которой я оказался.
В Погани, с двумя полутрупами на руках и полным непониманием происходящего. Перспективы не самые радужные, особенно с учётом того, что в Шанару вот прямо сейчас идёт два отряда уродов. Три сотни обезьян и ещё один козлорогий. Мимо города они не пройдут, а придя, обязательно захотят разрушить тут все святилища.
Освящённая земля живых не остановит, а значит утром неплохо бы отсюда свалить. Только вот я не знаю, когда очнутся ребята. Мне не известно, что происходит с их Печатями, и что в таких случаях нужно делать. Я могу только предположить, что здесь, в святилище Тьмы, все происходящие изменения пройдут значительно легче. Однако это совершенно не факт. Как бы то ни было, Канс с Гроном живы и умирать вроде не собираются, а значит, есть шанс, что они оба очнутся до утра. Если этого не случится, придётся что-то решать. Хотя вариантов на самом деле не так-то и много.
Точнее он всего один. Если ни Грон ни Канс не очнутся — закину их на лошадей и Двину в сторону Када. Нет, понятно, что это только в планах легко, а в реальности привязать того же урха к коню будет очень непросто, но делать все равно больше нечего. Ребят я не брошу ни при каких обстоятельствах. И дело даже не в том, что они вытащили меня с