Оля вопросительно взглянула на мужа.
— Штурман прав, — пояснил командир. — Какая же мать согласится воспитывать подкидыша наравне с собственными детьми? Либо не сможет до конца скрыть — не брезгливость, нет, — настороженность к чужеродному малышу. Либо заласкает хуже, чем на его родной планете. И уж, разумеется, не шлепнет лишний раз, даже если ребеночек по земным меркам этого сильно заслуживает. Иными словами, возникнет проблема доброй мачехи. А мы должны заведомо исключить исключительность. Не беречь их от малых горестей — от ожогов, заноз, падений и шлепков. То есть от того, чем обделила их Альциона. Напрашивается вывод: матери не должны знать об их происхождении. Соседи любой степени отдаленности тоже. Следовательно, никто-никто на Земле…
— А сами они? — не выдержала Айя.
— Тем более! — жестко ответил командир. — Им хватит забот с теми генетическими особенностями, которыми они несомненно отличаются от землян. Но тут, я полагаю, найдется достаточно желающих объяснить отклонения мутациями. А к совершеннолетию мы предоставим им информацию, которую имеют сегодня «солнечные зайчики». Но она належится на сформировавшуюся, общественно полезную личность. За ними останется право выбора: отдать новой родине знания и неизвестные нам таланты или вернуться в Плеяды искать соплеменников. Сегодняшняя субпространственная одежка и тогда будет им впору, и, может быть, им суждено будет заново организовать свой разбросанный по Вселенной народ. Во всяком случае «зайчики» уйдут друзьями, оставив у нас на Земле сердца.
— А они согласятся? — Оля робко взяла в руки коробочку — ненадежное жилище для двух сотен богов, принятое ими в качестве добровольного и совершенно условного места обитания.
— Попросим ответить гостя! — Гийом озорно подмигнул Ольге. — Пти! Эй, Пти!
Пти войти в контакт не соизволил. Прикорнув на потолке, он по всем признакам дремал.
— Тут такая петрушка получается! — Леша с сожалением отложил потускневший карандаш. Он разучился говорить, не рисуя, но коли начал, приходилось заканчивать. — Когда мы их нашли, они были почти без сознания от страха. И очень обрадовались, что кто-то примет за них решение, к чему они природной склонности не имеют. Переложив на нас ответственность, они снова поуспокоились и могут без зазрения совести резвиться.
Зямчиков хотел еще кое-что добавить, но вдруг зажал рот обеими руками, покраснел и несколько раз взглянул на потолок.
— Не в то горлышко попало? — Айя заботливо стукнула его ладонью по спине.
— Фу, черт! Он говорит, что доверяет нашему разуму. Что еще один такой приступ страха попросту сведет их с ума. Они вынуждены изгнать страх из диапазона своих чувств. Кроме того, им больше не хочется быть детьми.
— Ты о ком, Леша?
Зямчиков повернулся к Оле и сердито пояснил:
— О Пти. О ком же еще?
— Это н-называется из м-мозга в мозг? А почему он не э-захотел с-сказать всем? — язвительно спросил штурман.
— А п-потому, — передразнил Леша, — что мой мозг ему больше подходит!
— Насколько я понял, что бы мы ни предложили, все им придется по душе? — уточнил Ант.
— Если, разумеется, в т-таком т-тельце есть д-душа! — мстительно проворчал Гийом.
Все давно стояли кружком и ждали последней точки, завершающего спор штриха. Ант, все еще сгорбившийся, несвободный, внутренне закрученный вдруг потер указательным пальцем переносицу и медленно произнес:
— Надеюсь, мы поступаем верно. А иначе какие права у нас пятерых распоряжаться судьбами двух цивилизаций?
Никому не хотелось снова начинать разговор, и взгляд его натыкался на одинаковые чуть виноватые улыбки друзей. Мысли как-то сразу разбежались. Оля поймала себя на том, что Айя слишком пристально смотрит на командира; конечно, не дело это — такая вот симпатичная девочка уже два года летает с Антом, а за такой срок мало ли что может быть между ними! Но вдруг сама себя устыдилась и громче, чем это вызывалось необходимостью, сказала:
— Что же, разве-мы здесь — не человечество? Каждый человек — атом человечества. И все, что полагается целому, он должен носить в себе всегда!
— Лучше, пожалуй, не скажешь! — Командир выпрямился, и все облегченно вздохнули.
Дело было не в том, что Оля заново открыла кому-то глаза на мир. Каждый в принципе думал так же. Но важно, чтобы кто-нибудь рядом вслух повторил твои собственные мысли.
Ант открыл коробку и выпустил зайчиков пастись по стенам кабинета. Пти радостно прыгнул им навстречу.
* * *
По середине мостовой брела девушка с сумкой на длинном ремне. Транспорта было еще мало, и ей никто не мешал.
— Нонка! — окликнули ее.
Девушка подняла голову, долго всматривалась и вдруг заулыбалась:
— А, Оля! Я так задумалась, никого не вижу. На работу?
— Конечно. А тебя уж я не спрашиваю…
— И напрасно. Это мое вечернее дежурство так затянулось…
— Что случилось?
— И не говори! Ужасная ночь. Вся Снегиревка буквально спятила.
— Да в чем дело, наконец?
— Устала я смертельно. С ног валюсь. Представляешь, двадцать четыре пары близнецов принять! Причем ни у одной мамочки врачи не предсказывали второго ребеночка!
— Невероятно!
— Что ты! Аркадий Иванович, когда его из постели вытащили, рвал и метал. Я, говорит, этого так не оставлю. Добьюсь, говорит, чтобы всех послали на переквалификацию!
— А малыши? В порядке?
— Здоровые розовые сосунки! И знаешь, смешно просто: в каждой паре один обязательно синеглазый. Да еще такой, с нестерпимым блеском — будто неоновые солнышки. Я прямо иззавидовалась!
— Ой, неужели и у меня сегодня такое случится?
— Оля, я тебя не узнаю. Врач-межзвездник — и вдруг близнецов испугалась!
— Да не испугалась я вовсе. Просто так… Пока, Нонка!
Они разошлись. Нонка задумчиво понесла дальше свою сумку, качая ее на длинном ремне. Но вдруг обернулась:
— Да, забыла спросить: уходишь скоро?
— В следующий рейс. Ант сказал, на этот раз — обязательно!
— Счастливая ты. Опять будете вместе. Ну, всего тебе!
— Спасибо. Береги малышей.
— Чего?
— Близнецов, говорю, не забывай. И их мамочек тоже.
СЛОВО — МОЛОДЫМ
Евгений Филимонов
В ПУТИ
Мать как следует закутала малыша, и они вышли в темноту. Пригород замолкал к ночи, лишь в непроглядном отдалении без устали лаял какой-то сверхбдительный пес. Они прошли по ступеням из плитняка. Впереди в слабом свете одиноких фонарей брезжил длинный тротуар вдоль широкой грунтовой дороги. Малыш, как всегда, шел впереди: задрав голову, он всматривался в черное небо.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});