Если поезд не выбьется из расписания, к полуночи он прибудет в Вейзер. Завтра впервые за последние семь лет он встретится лицом к лицу со своей дочерью.
Оливия удивится, когда увидит его, но не слишком сильно. Она, конечно, знала, что все эти годы он разыскивал ее. Она со страхом ждала дня, когда ее обнаружат, с самого первого момента своего побега. Она не могла забыть, что никто никогда не одерживал верх над ее отцом ни в делах, ни в личной жизни. И уж конечно он не позволит одержать победу над собой собственной дочери.
Нортроп чиркнул спичкой и прикурил сигарету, зажав ее большим и указательным пальцами.
Черт возьми, как же он любит выигрывать!
Он выдохнул, выпуская изо рта облачко сероватого дыма и наблюдая за колечками, поднимающимися к потолку купе. Вдруг Вандерхоф нахмурился, вспомнив Ремингтона Уокера, детектива, которого он нанял около десяти месяцев назад, и снова удивился, почему это Уокер не сообщил, что обнаружил Оливию. Может, он рассчитывал выжать из него побольше денег? Если да, то он еще об этом пожалеет, потому что теперь не только не получит ни цента из премии, которую Нортроп согласился ему выплатить, но и оставшуюся часть основного, причем немалого, вознаграждения.
«Отпустите ее, Нортроп. Позвольте ей быть счастливой…»
Он нахмурился еще больше, вспомнив ночь, когда Анна попросила его об этом. Правда, его вывели из себя не ее слова. Он взбесился оттого, что заметил в ее глазах искорки вызова.
Позволить Оливии быть счастливой? Боже, ну и становилась бы счастливой, когда он ясно сказал ей, что она должна ею стать! Он не допустит неповиновения! Ни в бизнесе, ни в личной жизни. Он заставит себя слушаться.
Морщины Нортропа вдруг расправились от самодовольной улыбки.
Уж Анне-то он преподал несколько, уроков послушания, прежде чем покинуть Нью-Йорк! Он не сомневался: его жена не скоро забудет эти уроки.
Легкий ночной ветерок поигрывал верхушками деревьев. Высокая сосна то и дело поглаживала игольчатой лапой оконную раму. Дом поскрипывал и замирал, поскрипывал и снова замирал. В камине затрещало, вспыхнув ярким пламенем, полено, и кухня наполнилась ужасным гулом.
Либби через стол смотрела на Ремингтона, чувствуя, что в ее груди вновь оживает все тот же мучительный страх.
– Завтра? – прошептала она.
– Чем скорее я уеду, тем скорее вернусь.
Он взял ее правую руку и зажал между своими ладонями. Либби тяжело вздохнула.
– Я знаю. Просто я…
«Просто я пока не готова к твоему отъезду», – проговорила она про себя.
– Я вернусь, как только смогу, – тихо пообещал он. – Мои дела не займут много времени. Самое большое – несколько недель.
«Мне страшно, Ремингтон. Останься со мной. Подари мне свою любовь».
Все еще сжимая ее ладонь одной рукой, он поднялся со стула, обошел вокруг стола и заставил Либби встать рядом. Свободной рукой он погладил ее по лицу, потом поцеловал в губы, и она почувствовала в этом поцелуе ту же страсть, что наполняла и ее.
Когда поцелуй прервался, Либби прижалась щекой к груди Ремингтона и прошептала:
– Как я переживу твое отсутствие?
Вместо ответа он крепко сжал ее в объятиях.
И снова она услышала, как ветка стучит в окно, поскрипывает дом и трещит огонь в камине. Такие знакомые звуки одиночества. Как одиноко!
«Останься со мной!» – хотела попросить Либби, но она знала, что не может этого сделать. Она знала, что он должен уехать и она должна его отпустить. Эта поездка очень важна для него, хотя он и не объяснил ей почему. И Либби промолчала.
– Мне лучше немного поспать. – Он легонько прикоснулся указательным пальцем к ее голове и снова поцеловал в губы. – Я отправляюсь на рассвете.
– На рассвете, – повторила Либби слова Ремингтона, и у нее защемило сердце.
Ремингтон отстранился, и Либби поймала себя на том, что напряженно всматривается в его лицо, стараясь запомнить линию подбородках неглубокой вертикальной ямочкой, четко очерченные темные брови, черные как смоль волосы, отливающие синевой в мерцающем ночном полусвете. Она никак не могла отделаться от страха, что никогда не увидит его вновь, что он уедет и не вернется. Либби хотела запомнить все на случай, если ей останутся только воспоминания.
Он еще раз прикоснулся кончиками пальцев к ее щеке, повернулся и вышел из дома, тихо затворив за собой дверь.
«Останься со мной!» – кричало ее сердце, но что-то сжало горло, и она не смогла вымолвить ни слова, а теперь было слишком поздно.
Либби погасила лампу, стоящую посредине кухонного стола, и по темному дому медленно побрела в свою спальню.
«Он любит. Он вернется. Он хочет жениться. Не надо бояться».
Действительно, не было никаких причин для страха, и все-таки он сжимал ее сердце и не желал уходить. Казалось, это чувство поселилось в ней с того момента, когда она узнала, что кто-то побывал в доме, осмотрел ее вещи. Она не могла освободиться от страха, сколько бы раз ни повторяла себе, что это глупо.
Либби открыла дверь и вошла в спальню. Легкий ветерок покачивал занавески на окне, лунное сияние делало тени светлее. Она прошла через всю комнату, вытащила рубашку из-под брючного пояса, расстегнула пуговицы на спине и стянула рубашку через голову.
«Он вернется, – пообещала она самой себе. – Нечего бояться. Ремингтон действительна собирается вернуться».
Ну почему она не решилась спросить, что заставляет его поехать на Восток? Почему не попросила его побольше рассказать ей о доме, о друзьях, о своей жизни!
Это не имеет никакого значения. Он сделал выбор и решил остаться здесь.
Она присела на краешек кровати, стянула сапоги, сняла чулки.
А что, если он вернется в «Солнечную долину» и поймет, что не может покинуть родные места? Если он решит, что ему не под силу оставить свои плантации и привычный образ жизни?
«Интересно, взял бы он меня с собой, если бы я попросила?» – мучилась Либби.
На минуту она закрыла глаза. Неважно, взял бы он ее с собой или нет. Она не может поехать. Она не может покинуть «Блю Спрингс».
Огорченно вздохнув, Либби расстегнула брюки и, сняв их, так и оставила валяться на полу. Оставшись в одном нижнем белье, она потянулась за ночной рубашкой.
Внезапно чья-то рука зажала ей рот, и кто-то рванул ее назад так неожиданно, что Либби не успела даже вскрикнуть, не успела понять, что происходит. Второй рукой нападавший обхватил девушку вокруг талии и прижал ее к мускулистой, словно каменной, груди.
– Прекрасно, мисс Блю…
Бэвенс!
– Жаль, что здесь темновато. Хотелось бы мне видеть побольше.
Как же он попал в ее комнату? Как он незамеченным смог пробраться в дом?
Словно прочитав ее мысли, Бэвенс сказал: