за руку и потащил куда-то по дороге.
— Когда? — только и спросила я.
Он остановился и внимательно посмотрел мне в глаза.
— Сейчас.
***
Сколько я уже выкурил? Пачки две не меньше. Давно уже так не нервничал, давно не было столько всего на кону. По венам тек адреналин, заставляя мысли бежать еще быстрей.
Я смотрел на этот чертов телефон с такой надеждой, словно это ствол или калаш, и от него зависит моя жизнь. Понадобится всего только две пули. Два раза по девять грамм свинца, да в головы ублюдков, решивших, будто они имеют какое-то право трогать моих детей.
Во мне до сих пор горело адское пламя. Я должен быть там лично! Должен сам приговорить к смерти ублюдочных мразей, покусившихся на мою дочь! Я должен приравнять каждую секунду ее страданий к году их жизни и мучить их, бл*ять, вечно. В моей голове столько изощренных пыток для них, столько боли. И если бы не Овсянка, хер бы я смог в руках себя сдержать. Одна надежда на Мишу, на то, что не даст им сдохнуть легко.
Клянусь, сделал бы все своими рукам, с большим удовольствием. Если бы не все то, во что вляпался Паша, если бы не Ника, и не Линда. Синица же никогда не простит… Вернуться в Россию — значило бы для меня подписать приговор. Я не боялся его, но не моя семья.
Посмотрел на надпись, выгравированную на статуэтке орла, подаренного мне женой на прошлую годовщину свадьбы.
— Семья и близкие не делают тебя слабым. Они — твоя сила и ответственность.
Я не мог позволить себе той мести, какой хотел. Я хотел спасти сына и сделать так, чтобы больше ни одна мразь, обидевшая мою дочь не смогла ходить по этой земле.
Наконец — то раздался звонок телефона. Подскочил и принял вызов.
— Встречай гостей, папаша, — раздался в трубке голос Миши. Я прикрыл глаза, выдохнув.
***
Аэропорт.
Я всматривался в лица проходящих мимо так напряженно, что в какой-то момент они стали похожими друг на друга. Посмотрел на часы. Уже полдень, они должны были прилететь полчаса назад.
Зазвонил телефон. Синица. Ждет на обед, я сказал ей, что вечером возвращается сын с невестой. Теперь щебечет, готовя праздничный стол.
Вспомнил о событиях двух недельной давности. Какой ад проходил, когда Ника вывернула мне всю правду. И то, упертая, молчала, пока к стенке ее не припер. А когда рассказала, я думал с ума сойду от затопившего гнева. Помню то чувство, как он захлестывал меня, как с головой накрывал, ни секунды, ни минуты передышки. Только благодаря Мише удалось все сделать грамотно. Если бы не он, сорвался бы, и сейчас кормил бы червей на самом деле.
Синица ничего не знает. Верит рассказу Ники, будто дочка на самом деле упала с лестницы по неосторожности. И слава богу, что в жене осталась та наивность.
— Не спи, замёрзнешь, — раздалось над ухом. Обернулся и посмотрел в глаза друга. Пожал ему руку.
— Идем.
Больше ни словом не обмолвились. Вышли на улицу. Только когда сели в машину, Миша заговорил.
— Паша будет здесь через полчаса. Ты все сам расскажешь?
— Да, он должен быть в курсе всего, чтобы Синица не догадалась.
Миша кивнул.
— Я так понимаю, все прошло хорошо?
— Лучше не придумаешь, — ухмыльнулся Овсянка. — Наш любимый прием сработал. Все поверили в твою смерть, там все каналы трубили. Снайпера быстро устранил. Так что эти два ублюдка поверили и расслабили булки.
Он протянул мне телефон. На экране было фото. На нем труп в белом костюме, залапанном кровью, он лежал на полу, а в голове зияла дыра. Пролистал его. На втором фото еще один давний знакомый. Помню, еще по молодости, я забрал у него пару предприятий после того как тот пытался произвести переворот и свергнуть меня. Никто тогда не пошел с войной, а он остался ни с чем. Потом подался в политику.
— Они узнали о тебе от Ники. Как я понял, она сболтнула сыну этого пид*ра про то, кто ее отец. Вот и решили быстренько справиться с тобой. Они же вроде как шишками большими стали…
— Пусть их теперь черти дерут, шишки, бл*ть, — процедил сквозь зубы. — А с исполнителями что?
Миша посмотрел на меня.
— Исполнителей уже твой сын приговорил. Два сдохли, один в больничке, с обрезанным хреном. Ходячий овощ.
Стиснул кулаки. Не хотел я, чтобы Паша шел этим путем. Но, бл*ть, в жизни всегда так выходит, что не получается быть правильным до конца. То ли у фамилии нашей судьба такая… Жизнь постоянно вынуждает нас давать отпор.
— Что с Тагиром?
— Тагир сидит, как и сын его. Вся его группировка разбита. Кто в бегах, кто в тюрьме. Так что на похоронах было все спокойно. Им ничего не грозило.
***
Я заметил его сразу. Дверь здания открылась и он вышел на улицу. Позади за руку с ним шла небольшого роста, тоненькая брюнетка.
Застыл на месте, когда увидел их. И такое странное, волнительное чувство пронзило. Он словно повзрослел. Улетал отсюда мальчиком, а вернулся мужчиной. То, каким напряженным был его взгляд, как крепко он держал ее за руку, словно защищал собой, закрывал от враждебного мира заставляло мое сердце кричать от восторга.
Впервые за последнее время в моей груди возникло что-то еще кроме боли. Я смотрел на них, а перед глазами были мы с Синицей. Молодые, влюблённые. Гера еще спецназовских времен, и Синица — чистая и добрая девочка.
Пашина девушка так похожа на Есению. Такая же хрупкая, но с твердым взглядом. Она смотрела на моего сына с любовью, она шла за ним уверенно в неизвестное будущее — я уже любил ее. И мог с уверенностью сказать, Паша нашел свою женщину. Я был горд сыном.
Он заметил меня. Сначала его взгляд ненароком скользнул, а потом вернулся. Он что-то сказал ей и, покрепче перехватив ее руку, пошел ко мне.
Я смотрел на него, на его гематомы на лице и мне было не по себе за свой просчет. То, чего мы не додумали — покушение на него. Эти мрази хотели разом истребить мою семью, до кого смогли дотянуться. Рука девушки была в гипсе, и ей досталось.
— Ты в порядке? — сорвался с губ шепот. Я не знал с чего начать, не знал, что сказать. Я был так виноват перед ним.
Паша нахмурился.
— Я подвел тебя, прости.
Я протяну ему руку. Паша вложил свою и я резко притянул к