не так уж далеко от периметра, и если граница опять сдвинется, как сегодня утром, то выбора не останется и придётся перебираться ближе к центру. Единственно, что он не оставит чёрной пустыне, так это мотоцикл с надписью «Эльза» на бензобаке — слишком уж большая жертва. Обойдётся пустыня.
Глава шестнадцатая
— Жаль не могу пригласить тебя на чашку чая, сам понимаешь, — сказала Валентина Прапору.
— Понимаю, Валь, — угрюмо ответил он. — Но я не уйду. Буду здесь, во дворе сидеть. Мало ли что… вдруг Гене или Стёпке с Федькой какая-то подлость в голову придёт. Возьмут, запрут тебя, а дом подожгут.
Он не очень-то в это верил, но решил подстраховаться. К тому же, ему хотелось быть полезным. Если судить по тому, как быстро Маргарита превратилась в серое чудовищное существо, то Валентине недолго осталось. Ей будет больно, но она не останется наедине со своей бедой. Он будет рядом.
— У меня к тебе просьба, Прапор, — сказала печально Валентина, отводя взгляд. Она стояла возле крыльца и выглядела так, словно не спала минимум неделю. — Большая просьба…
Прапор напрягся. Он догадался, о чём она попросит и это причиняло ему почти физическое страдание.
— Пообещай, что не допустишь, чтобы я ушла в пустыню, — Валентина нашла в себе силы посмотреть ему в глаза. — Я и сама постараюсь этого не допустить, но… я не уверена, что получится. Ты же видел Марго. Видел, какой она стала.
Прапор сглотнул подступившую к горлу горечь. Кивнул.
— Обещаю, Валь.
Вздохнув, Валентина поднялась на крыльцо и вошла в дом. Ей срочно нужно было принять анальгин и парацетамол. Она чувствовала, как начинается жар, и руки болели ужасно — теперь серая скверна была не только на ладонях и запястьях, но и на предплечьях. Эта гадость расползалась, но Валентина надеялась, что в запасе ещё есть часов пять-шесть. Вполне достаточно, чтобы вспомнить то хорошее и плохое, что было в жизни. Чтобы повести итог.
Прапор уселся на скамейку возле дома, положил рядом пистолет, который он не без основания называл «дьявол-искуситель». Это был пистолет Стечкина с «магазином» ёмкостью в двадцать патронов. Превосходное оружие, надёжное. В середине девяностых Прапору его подарил Алексей Лопатин, бывший сослуживец, который стал бизнесменом, имевшим хорошие связи с криминалом. В то лето Прапор приехал к нему в гости в Тверь. У Алексея был шикарный особняк, охрана, гараж с несколькими дорогими автомобилями, но он остался таким же простым весёлым мужиком, каким Прапор его помнил со времён службы в Афганистане.
По случаю встречи Алексей настоящий праздник устроил. Много пили, вспоминали времена службы, поминали погибших товарищей, пели песни под гитару. На третий день пьянки решили посоревноваться в меткости — на территории особняка имелся отличный тир.
Прапор никогда особой меткостью не отличался, а тут ещё и перед глазами всё расплывалось после изрядной дозы алкоголя. Но вот же чудо, в тот день он стрелял как бог, каждая пуля, выпущенная из АПМ, попадала точно в «яблочко». Позже Прапор с печальной иронией будет думать, что это сам дьявол тогда ему помогал. Однако в те минуты в тире его буквально распирало от гордости: есть ещё порох в пороховницах! Алексей тоже гордился своим старым другом, он указывал на него с восхищением и обращался к охранникам:
— Видали?! Это, мать вашу, не хухры-мухры! Вы в сравнении с ним — щенки!
Охранники угрюмо кивали: да, босс, согласны, как скажешь.
Алексей совсем расчувствовался после очередной рюмки и заявил Прапору, что дарит ему пистолет.
— Ты, брат, заслужил его, — у него язык заплетался. — Это будет… Что будет?.. Ага, точно! Это будет память обо мне. Откажешься — обижусь, так и знай. И не боись, ствол чистый, нигде не зарегист… зарегистрированный. Но ты уж там сам смотри… особо не балуйся с ним. Так, по баночкам пострелять и всё такое. Будешь стрелять и меня вспоминать, лады? А ствол особенный, скажу я тебе. Он мне удачу приносил. Но для тебя не жалко, брат. Хочу, чтобы и у тебя была удача, во всём и всегда…
Начальник охраны пытался отговорить его, но он лишь отмахнулся раздражённо:
— Молчать! Я здесь главный. Что хочу, то и делаю.
Отказываться от подарка Прапор не стал — спьяну всё в радость, к тому же друга не хотелось обижать. Не вернул он пистолет и тогда, когда протрезвел, хотя на тот момент уже и считал, что такой подарок может быть для него опасен — срок ведь можно схлопотать за хранение оружия. Так и уехал в Белую Даль с пистолетом и пятью коробками патронов.
По банкам не стрелял. Пистолет лежал в маленьком тайничке под полом. Иногда Прапор вытаскивал его, разбирал, чистил, получая от этого удовольствие. Ему нравилось просто держать пистолет в руке, ощущать его тяжесть, чувствовать его холодную смертоносность. Когда палец лежал на спусковом крючке, он часто вспоминал своего старого друга Алексея Лопатина, которого, спустя год после той встречи в особняке, взорвали в его собственной машине. «Самый везучий сукин сын», как называли Алексея сослуживцы в Афганистане, стал жертвой бандитских разборок — обычное дело для девяностых.
Ещё через три года умерла от пневмонии жена Прапора, а потом и сын погиб в автомобильной аварии. Жена сына, Варвара, недолго ходила в трауре и скоро опять вышла замуж за косметолога, который сделал ей подтяжку лица. Через полгода после свадьбы они уехали в Канаду, а перед отъездом Варвара заявила Прапору, что ноги её больше в России не будет. Прапор в свойственной ему манере сказал, что без неё тут воздух чище станет. Позже сильно пожалел, что они рассорились, ведь тогда оборвалась связь не только с этой стервой, но и с внучкой Алисой. Он звонил много раз им в Канаду — только для того, чтобы голос внучки услышать, — но Варвара, беря трубку, всегда неизменно отвечала: «Иди в задницу, пердун старый! У тебя больше нет семьи!»
Нет семьи. Никого нет. Совсем один.
Как-то Прапор сидел на скамейке возле могил жены и сына, и такая на него тоска накатила, что он едва не завыл в голос. Осень. Дождик моросил. Везде лежали пожухлые листья. Прапор увидел бредущую между могильных оградок старушку в чёрном платке. Она шла, сгорбившись, зонт в её руке дрожал, и ей приходилось прилагать усилие, чтобы удержать его, когда налетали порывы ветра. Прапор представил, что много лет спустя он станет таким же, совсем дряхлым. И единственной отрадой для него будут походы на кладбище. Его никогда