Размякла проселочная дорога. Застрял тягач. Бревна, что подкладывали, утопали в грязи, тросы рвались, а ребята оказались здоровые, выкатили орудие на новую огневую позицию. Почему же мы ждем бензин?
— Действуй, — согласился Вадим.
Из кружка тяжелоатлетов Антон унес пудовую гирю, в мастерской взял пять забракованных шестерен. Секретарем назначил Якова, связным — Анатолия. Испытание на выносливость происходило в комнате за сценой. Обстановка была официальная. Антон сидел за письменным столом, а за маленьким-конторским — Яков. У двери лежали пудовик и заплечный мешок с шестернями. Первым на вызов явился известный в училище лыжник-бегун Григорий Егоров.
— Фамилия, имя, отчество? — спросил Антон, словно видел Григория в первый раз.
— Да брось ты…
— Фамилия, — еще более строго повторил Антон. — Я спрашиваю, как ваша фамилия? Если запамятовали, то захватили бы метрику.
— Егоров.
— Желаете ли вы, товарищ Егоров, принять участие в важном мероприятии?
— В каком? — заинтересовался Егоров, но, заметив, как усмехнулся Антон, поспешил согласиться. — Записывайте, я человек компанейский.
— И компанейскому человеку нужно пройти испытание. Поднять семь раз пудовик, с мешком за плечами спуститься вниз по лестнице и вернуться назад.
Пудовую гирю Григорий поднял десять раз. Анатолий вел контроль за выполнением второго испытания. Григорий легко сбежал вниз, без одышки поднялся наверх.
— Безусловно, годен! — объявил Антон.
Яков подозвал Григория, вручил предписание, в котором было сказано:
«Товарищу Егорову. Предлагается вам завтра явиться в шестнадцать часов для выполнения комсомольского поручения. Сбор в парке у беседки. Ответственный А. Мураш».
Антон занес в список наиболее крепких ребят, поэтому отбор сперва проходил гладко. Однако каким-то неведомым путем про испытания на выносливость узнал Лосев.
Иван выжал положенное количество раз пудовик, упражнение далось нелегко, запыхался, вспотел, но все-таки взялся за мешок, хоть его уже пошатывало от усталости.
— Отставить! — сказал Антон. — Неполноценный. Следующий…
Вернувшись в общежитие, Иван снова пережил всю сцену своего позорного провала. А еще «шеф»! До конца не дал пройти испытания, зачислил «неполноценным». Допустим, что у Григория и Алексея мускулы крепче, но ведь они и старше его, Ивана, на целых полгода! От обиды он даже всплакнул. Вадим, отложив уроки, присел к нему на кровать и осторожно выпытал причину слез…
Если бы не предательские слезы, Иван, конечно, не пожаловался. Он видел, как вернулись из клуба Яков и Анатолий, пришел куда-то выходивший Вадим, вскоре в коридоре послышался и голос Антона. Чтобы можно было незаметно наблюдать за происходящим в комнате, Иван оставил между простыней и одеялом маленькую щель. Антон вошел, как всегда, покачиваясь, оглядел ребят, сидящих у стола. Иван тревожно подумал: «Наверно, Вадим успел поговорить с ним, и Антон крепко обиделся. Так и есть». Вот он подходит к кровати садится, сует руку под одеяло — «наверно, ущипнет». Иван решил, что как бы больно ни было, он стерпит, закрыл глаза, приготовился к щипку, но почему-то рука Антона проникает под подушку и оставляет там какой-то круглый предмет. Щекой Иван нащупал яблоко, — в обед выдавали вместо компота.
— Ешь, Антон, сам, — прошептал Иван из-под одеяла. — Тебе нужны витамины, малокровие — плохая штука.
— Напрасно паникуешь. Неполноценный ты не по-настоящему, а только для таскания тяжестей. Нужно, брат, считаться с критикой. Вот будет у меня комсомольское поручение поинтеллигентнее — обязательно тебя возьму.
Антон поднялся с постели, начал раздеваться. Лосев смотрел на него растроганно и печально.
— Хочешь быть у меня секретарем?
— А Яков ? — Это предложение было Ивану по душе, но он не хотел обидеть товарища. — У меня почерк хуже.
— У Якова свое дело. Я ведь ответственный от комсомола, и мне без двух секретарей не обойтись.
— Тогда пиши вторым секретарем.
33
В городе не хватало строительных материалов. Начало восстановления старого корпуса училища было перенесено. На этот раз был даже назначен срок — осень. Но не проходило ни одного дня, чтобы в ремесленном не вспоминали о старом корпусе. Ленинградские комсомольцы-металлисты, электрики, хлебопеки изучали строительные специальности. Не могли оставаться безучастными к этому патриотическому начинанию и ремесленники. Да и тесно было в механических мастерских.
Да, пора, пора было восстанавливать старый корпус. Начиная с марта, день ото дня тяжелее становилась сумка почтальона. Письма приходили из Старой Руссы, Новгорода, Арзамаса, Ташкента, Чернигова, из новых городов, названия которых картографы не успели еще нанести на карту.
Вадим начинал понимать, почему такая большая тяга в сто двенадцатое училище. Сколько бы ни приходило писем, Николай Федорович не позволял работникам канцелярии вскрывать конверты. Не признавал он и стандартных ответов, отпечатанных на машинке, или, еще хуже, оттиснутых на ротаторе, начинавшихся обычно штампованной фразой: «Уважаемый товарищ», — дальше следовало многоточие, достаточное по своим размерам, чтобы втиснуть туда фамилию и инициалы.
Ответы Николай Федорович писал сам. И они не были похожи один на другой, хотя подростки спрашивали об одном и том же — как поступить в ремесленное училище. Советуя, подсказывая, а иногда и сурово распекая за орфографические ошибки, Николай Федорович каждому давал подробный и точный ответ.
В переписке директора Вадиму встретились два любопытных письма. Год назад паренек из-под Саратова прислал заявление — что ни строчка, то ошибка, а расписался солидно: «Никита Михайлович Самосадов». Подчеркнув ошибки, Николай Федорович послал ответное письмо:
«Дорогой Никита.
Твое заявление нельзя передать в приемную комиссию, от стыда сгоришь. В больших неладах ты живешь с родным языком. На одном листке ученической тетрада ухитрился сделать восемь грубейших орфографических ошибок.
Теперь малограмотному путь к мастерству закрыт. Чтобы стать настоящим токарем, нужно уметь читать чертежи, решать сложные уравнения, иначе нельзя управлять станком. Чтобы стать металлистом, да еще, как ты пишешь, «знатным человеком», то изволь полюбить грамматику, математику, физику, — вот тогда и будем серьезно обсуждать твою просьбу».
Под Первое мая из-под Саратова пришло в училище второе письмо, в конверт вложена выписка из табеля успеваемости ученика шестого класса Никиты Самосадова. По всем предметам четверки, была, правда, единственная тройка за поведение, но к ней приписка: «это не а, я Леонтий Балашов прыгал через парту». В письме, написанном на двух страницах, старый знакомый не сделал ни одной орфографической ошибки и расписался скромно: «Н. Самосадов». Паренек стал серьезнее, понял, что еще не скоро его будут величать по имени-отчеству.
В эту весну много было желающих поступить в сто двенадцатое училище, по три кандидата на одно место. Однажды Николай Федорович сказал Вадиму, что, будь цел старый корпус, меньше