– Маш, ты потрясающа. Ты представляешься мне сейчас юной туземкой на затерянном тихоокеанском кокосовом острове, где меня либо соблазнят жирной, уродливой дочерью местного вождя, либо съедят, зажарив на костре.
– И что ты выбираешь?
– Мы сбежим с тобой в горы и спрячемся от преследователей в темной пещере, – Женя задернул занавески, щелкнул выключателем, и комнату заволокло колеблющейся полутьмой, разбавленной вздрагивающими пугливыми огоньками трех тонких стройных свечей, ушестеренных зеркалом, которые Маша не сразу заметила. – Мы разведем огонь, чтобы отпугивать диких зверей.
– Там нет хищников.
– Там есть обезьяны. Они могут украсть…
– У нас нечего красть. У нас ничего нет.
– Не важно. Пусть не подглядывают. Мы сядем на разостланную на земле шкуру…
– …белого медведя, – опять рассмеялась Маша.
– Новорусского белого медведя, который приехал сюда на уик-энд и расплавился здесь от жары.
Женя протянул к ней две руки, и они опустились на колени друг перед другом в мягкие медвежьи шерстяные волны, где на подставках из томиков Пушкина и Ахматовой по стойке смирно замер караул из двух длинноногих бокалов, охранявших черно-матовую бутылку шампанского.
– Женечка, поспеши. Мы не проводим старый год, а уже наступит новый.
Но все оказалось непросто. Обломавшаяся проволока мертвой хваткой сковывала заряженное пробкой шипучее орудие. А как только кандалы были взломаны ножом, снаряд рванулся в свой краткий, но свободный полет, рикошетя от потолка и стен, и белая пена салютовала надвигающемуся двенадцатичасию. Маша упала навзничь, уворачиваясь от осколков брызг, поливающих пол. Женя поднял бокалы, передавая ей один. Пузырчатая шапка оседала на глазах, выпадая в жидкий золотистый осадок, едва покрывавший хрустальное дно.
– Благословенный год, который свел нас! Какие бы неудачи ни тащил ты с собой в прошлое, я всегда буду вспоминать тебя с благодарностью.
Они отпили по глотку, и Женя, сняв с руки, выложил перед собой на черном браслете черные дорогие часы «Rado» – приз, заработанный за третье место в Израиле. Настенным бабушкиным курантам доверять такое ответственное мероприятие, как Новый год, не стоило. Они не включали телевизор – в горных пещерах телевизоров не бывает. Женя перебрался поближе, и их колени прижались друг к другу. Лицо его было близко-близко.
– Ты пахнешь летом, – проговорил Женя. – Летом и дикими цветами. Пением птиц на восходе солнца и высоким голубым небом.
– Болтун. Ты следишь за временем?
– За временем нельзя уследить. Это все равно что пытаться удержать горный воздух в легких. Для этого надо перестать дышать. Чтобы удержать время, пришлось бы умереть.
– Ну, мы-то с тобой не умрем никогда. Ведь правда? Сколько на твоих?
– Не спеши. Мы еще успеем поцеловаться сегодня, чтобы не расставаться целый год.
– Так чего же ты ждешь?
– …пятьдесят пять, пятьдесят шесть, пятьдесят семь, пятьдесят восемь…
Они потянулись навстречу и так и простояли год на коленях, прильнув друг к другу…
– А как в нашей пещере – есть музыка?
– Конечно. Мы ведь выловили антикварный магнитофон с затонувшей греческой галеры.
– Тогда вставай и убирай все из-под ног. Я буду учить тебя вальсу. Ты должен быть лучшим танцором на выпускном вечере. Ты пригласишь меня. Мы выйдем в центр огромного зала, залитого светом. И все будут жаться по стенкам и смотреть на нас с завистью. Ты будешь во фраке. А я в длиннющем платье, которое будет струиться за мной.
– Я никогда в жизни не буду во фраке.
– Помолчи и дай помечтать, – она запечатала ему рот поцелуем. – Ты будешь в черном фраке и под руку выведешь меня. Я положу тебе руку на плечо. Ты обнимешь меня за талию. Нет, не так, не прижимайся, стой прямо. Вот, правильно. Разверни плечи и не своди с меня глаз. Теперь считай вслух: раз, два, три – раз, два, три… Ой, аккуратнее на поворотах. К концу урока у меня будут ласты вместо туфель. Ничего, ничего. Только не извиняйся и не смотри под ноги. Веди меня, направляй. Не останавливайся, считай: раз, два, три… Вот, молодец. О, боже, осторожнее… раз, два, три… Подожди, теперь попробуем под музыку.
Из маленького, намеренно забытого при отъезде в Москву еще родительского магнитофона с какой-то совсем древней кассеты полилось:
Когда уйдем со школьного двораПод звуки нестареющего вальса…
Они неуклюже, неловко кружили по крохотной для таких упражнений комнате, натыкаясь на мебель, сбиваясь с ритма, наступая друг другу на ноги и падая в изнеможении в кресло. Но Женя упрямо поднимал Машу, и они вновь вальсировали под одну и ту же мелодию, за неимением новой. Маша чувствовала его крепкую руку на своей талии, как раз там, где трещина в белой льдинке обнажала теплую кожу спины, и это прикосновение будоражило, пугало, но не было неприятным… Музыка заканчивалась, и Маша, вспоминая слова, начинала а капелла:
– Что происходит на свете?– А просто зима…
Не дотянув до конца, они повалились на шкуру убитого белого медведя. От бесконечного кружения в одном направлении и от бокала шампанского у Маши все плыло перед глазами.
Зазвонил телефон. Родители из Москвы. «Да. И вас тоже. С Новым годом. Все хорошо. Бабушка сегодня уже вставала, и мы с ней ходили по коридору. Нормально, нормально. Нет, я не одна… С друзьями…»
Она положила трубку. Женя возник откуда-то сзади из темноты и обнял за талию. Припадая к ее распушившимся волосам, он прошептал ей на ухо:
– Ты вскружила мне голову так, что я чуть не забыл. Аборигенку полагается соблазнять подарками. Туземки не боятся змей?
Маша отшатнулась, но, вспомнив, что это лишь игра, заставила себя произнести:
– Ну, если их не будет слишком много.
– О, не беспокойтесь: всего семь.
Он достал из-за спины руку. На ладони поблескивали чешуей переплетенные между собой тоненькие серебряные змейки, свернувшиеся в браслет. Каждая жила своей независимой жизнью, позвякивая о соседних, но все вместе они не распадались. Змеиные головки выглядывали крошечными изумрудными глазками из общего клубка. Женя принял узкую Машину ладонь в свою руку и пропустил ее сквозь змеиную паутину, обвившую запястье.
– Тебе нравится?
– Необыкновенно, – Маша подняла руку, и змейки зазвенели, переползая вниз. – Но это же должно быть дорого. Я не привыкла принимать такие подарки.
– Не знаю. Я пытался предложить «Адамасу» запатентовать и пустить браслет в производство, но они не поверили в мое авторство, а потом их не вдохновила ручная работа. Слишком трудоемко.
– Ты это сделал сам?.. Правда? Как это возможно?