— Да, ваше величество, но ведь граф поместил ее под покровительство маркизы де-Мойа, насколько мне было известно!
— Пусть так, — сказала королева, — я готова удовольствоваться вашими объяснениями, и теперь обращаюсь с некоторыми вопросами к вам, граф де-Лиерра. Признаете ли вы справедливым и согласным с истиной все, что было сказано до сих пор?
— Несомненно, сеньора, дон Христофор не может иметь никакого основания для искажения истины.
— Отвечайте на мои вопросы. Ваши мысли были заняты браком последнее время?
— Да, сеньора, и я этого не скрывал! Разве преступно думать о том, что является естественным следствием давно зародившейся любви, одобрение которой я надеялся вскоре найти?
— Вот то, чего я ожидала! — сказала королева. — Таким образом, вы или обманули ложным браком доверчивую индийскую принцессу или грубо надсмеялись надо мной, высказывая мне желание вступить в брак с Мерседес, будучи уже связаны браком с другой. В котором из этих двух преступлений вы виновны, об этом всего лучше знаете вы сами.
— А вы, маркиза, а вы, Мерседес, считаете ли и вы меня виновным в том, в чем меня обвиняют? — спросил дон Луи.
— Я боюсь, Луи, что это правда, — сказала маркиза.
— Ну, а вы, Мерседес?
— Нет, Луи, нет! — воскликнула девушка. — Я не считаю вас способным ни на какую ложь!
— Надо положить конец этому, — произнесла королева, — и лучшее средство в данном случае — перейти прямо к доказательствам. Подойдите сюда, Озэма, и пусть ваши слова решат этот вопрос!
Молодая индианка гораздо лучше понимала, что говорят, чем говорила сама, но из того, что теперь говорилось, она почти ничего не поняла. Только одна Мерседес заметила, что выражение ее лица сильно изменилось в тот момент, когда королева обвиняла дона Луи, а тот негодующе протестовал.
— Скажите, Озема, — продолжала Изабелла, — жена вы дону Луи де-Бобадилья или нет?
— Озэма — жена Луи, Луи — муж Озэмы, — сказала индианка, радостно улыбаясь счастливой и гордой улыбкой.
— Как видите, этот ответ так ясен, как нельзя более, дон Христофор, и я уже не раз слышала эти самые слова из уст принцессы. Как и когда дон Луи сделал вас своей женой? — снова обратилась к ней королева.
— Я назвала его мужем по любви в сердце своем, как у нас на Гаити!
— Я не только не назвал ее своею женой, — сказал дон Луи, — но даже никогда не имел в мыслях ничего подобного по отношению к какой бы то ни было другой женщине, кроме донны Мерседес!
— Но, быть может, вы каким-нибудь необдуманным словом или поступком дали ей повод думать или надеяться, что женитесь на ней? — спросил Колумб.
— Никогда! — горячо воскликнул дон Луи. — С родной сестрой я не обходился бы с большим уважением и осмотрительностью, чем с этой девушкой, доказательством чему служит то, что я поспешил поручить ее заботам и попечению своей тетушки и поместить в непосредственном соседстве с доньей Мерседес!
— И вы никогда не злоупотребляли ее доверчивой простотой и наивностью и ничем не старались ввести ее в обман? — спросила Изабелла.
— Обманывать не в моей натуре, сеньора! Я готов вам признаться во всех малейших слабостях, в которых я, быть может, бессознательно мог провиниться по отношению к Озэме. Ее красота, а главное, ее сходство с доньей Мерседес расположили меня в ее пользу, и если бы любовь моя не принадлежала всецело другой, я, вероятно, полюбил бы ее и назвал даже, может быть, своей женой, но у меня ни разу не мелькнула даже эта мысль. Что я чувствовал к ней известную нежность, этого я не отрицаю, но, несмотря на это, она никогда и ни на одну секунду не могла занять в моем сердце место доньи Мерседес. Это я положительно утверждаю. И если я могу упрекнуть себя в чем-либо по отношению к Озэме, то разве только в том, что не всегда умел скрыть от нее то чувство расположения и симпатии, которое ока внушала мне.
— Эта речь мне кажется правдивой, — сказала королева, — но вы, Беатриса, лучше меня знаете своего племянника и лучше меня можете судить, насколько ему следует верить в данном случае!
— Я готова поручиться жизнью, — страстно и горячо воскликнула маркиза, — что каждое его слово правда! Он не лжив, и я рада! О, как я безумно рада, что он имел возможность оправдаться в глазах всех нас! Теперь мне совершенно понятно, что Озэма обманулась в чувствах дона Луи к ней.
— Все это весьма вероятно, но не следует забывать, что теперь это заблуждение следует уладить между женщинами. Отныне донья Озэма будет находиться под моим особым покровительством! Вы же, граф, узнаете завтра о моем решении касательно вас и доньи Мерседес.
Глава XXX
В течение целой недели Колумб и дон Луи оставались в полной неизвестности относительно того, что произошло в их отсутствие. Правда, он получил от тетки записку успокоительного свойства, и паж доставил ему, не сказав ни слова, ту самую цепь Мерседес, которую он отдал Озэме. Спустя неделю тот же паж пригласил его к тетке, маркизе. Дон Луи поспешил тотчас же туда отправиться, но, к немалому его удивлению, его никто не ждал, и прошло более получаса, прежде чем отворилась дверь, и в нее вошла Мерседес.
Девушка была крайне взволнована и удручена, рука ее была холодна, как лед, и заметно дрожала, лицо было бледно, но минутами на нем выступали красные пятна.
— Дон Луи, — сказала она, — я хотела этого свидания для того, чтобы окончательно выяснить наши чувства друг к другу и наши желания! Вас подозревали в том, что вы взяли себе в жены Озэму!
— Но ведь вы то, дорогая Мерседес, вы никогда не допускали мысли об этом!
— Я была уверена, что Луи де-Бобадилья имел бы мужество и смелость сознаться в этом, и я ни одной минуты не думала, что вы женились на этой чужеземке!
— Но почему же вы тогда не протестовали, почему отворачивались от меня?
— Подождите, Луи, дайте мне договорить! Я чувствовала, что, покидая Испанию, вы любили меня, и ничто в мире не может лишить меня этого светлого воспоминания. Да, тогда вы любили меня, одну меня, и мы расстались, обменявшись обещаниями… Озэма была очень больна; она и теперь еще в опасности, и в вашей власти спасти ее от смерти, Луи! Повидайтесь с ней! Скажите ей то слово, которое вернет ей жизнь, скажите, что если вы еще не женились на ней, то готовы это сделать теперь!
Несколько минут дон Луи с недоумением молча смотрел на Мерседес, затем подошел к ней и, взяв за руку, заговорил:
— Вы так долго и так усердно ухаживали за больной, что потеряли способность здраво смотреть на вещи! В вас говорит жалость к ней, но Озэма не имеет тех прав на меня, какие имеете вы; я никогда не питал к ней ничего иного, кроме расположения и мимолетной склонности, поверьте мне! Я не могу быть мужем Озэмы!