— Я вижу, что ты большой друг мистера Росса.
— Да, Ник — мой лучший друг.
— Любопытно, что его светлость сломал себе шею сразу же после того, как Ник оставил его.
Джослин резко повернул голову, чтобы посмотреть Лайзе в глаза.
— Ты полагаешь, что Ник имел какое-то отношение к тому, что произошло с Холлоуэем?
Они оба замолчали, когда к ним подошла служанка с чашками чая. Когда она ушла, Лайза продолжала свою мысль:
— У тебя осталось совсем немного друзей. Где он был, когда погиб мой брат?
Джослин вытаращил глаза от возмущения и негодования:
— Его не было рядом с твоим братом. Нет-нет, так не пойдет, Лайза, ты должна отбросить все свои дурацкие предположения.
— Но кто-то все-таки убивает твоих друзей, Джослин!
Лайза спокойно отхлебнула глоток чаю и посмотрела на стоявшую неподалеку группу людей;
— Мистер Росс, лорд Винтроп, мистер Терстонз-Кумес, мистер Фокс и ты. Осталось всего пять человек, милорд.
— Я не могу в это поверить, — сказал Джослин. — Ты хочешь сказать, что кто-то из моих друзей постоянно убивает одного за другим. Но зачем, скажи мне, пожалуйста? С какой это стати ему совершать такие ужасные, просто чудовищные преступления? Скажи, зачем?
— Мой брат…
— Был убит каким-то негодяем, который хотел завладеть его кошельком. Господи, почему женщины всегда придумывают столь несусветные глупости? Это все вымыслы твоего женского убогого ума, моя дорогая.
Лайза с грохотом поставила на стол свою чашку с блюдцем.
— Женского?
— Ник когда-то спас мне жизнь!
— Ты считаешь, что это домыслы старой девы? — выпалила Лайза и вызывающе засверкала на него глазами.
— Эшер дорог мне по причинам, которых ты никогда не сможешь понять.
Грудь Лайзы высоко вздымалась от охватившего ее чувства возмущения:
— Несусветные глупости? Ты считаешь, что я говорю несусветные глупости?
Только сейчас Джослин понял, что совершил непростительную ошибку. Он собрался с силами и как можно спокойнее поставил на стол блюдце с чашкой.
— Ну ладно, Лайза, вероятно, я слегка преувеличил.
— Преувеличил? — Лайза стала покачиваться на каблуках, стараясь сохранять спокойствие. — Значит, ты не хочешь признать, что оскорбил меня, ты всего-навсего признал, что сожалеешь о том, что позволил мне узнать свое истинное мнение обо мне.
Джослин быстро покачал головой, давая понять, что она не права.
— Нет, я не это имел в виду.
Лайза в негодовании повернулась и вихрем выскочила из гостиной, волоча за собой шлейф черного сатина. Она молнией проскочила вдоль галереи и стала быстро подниматься вверх по ступенькам, не заботясь о сохранении грациозных манер. Она даже высоко задрала края юбки, чтобы было удобней подниматься по ступенькам, ведущим в ее комнату.
«Лицемер!» — неслись в голове мысли, пока она нервно расхаживала по комнате. От ярости она даже не подумала о том, чтобы присесть. «Старая дева! Подумать только! Он такой же, как ее отец, как… как и все мужчины!» Лишь только она уступила ему, проявила к нему интерес, ублажила, потакала его слабостям, она тут же стала его милой игрушкой, объектом его поклонения. Но стоило ей намекнуть лишь однажды на то, что она способна понять нечто большее, чем пироги или корсеты, как он немедленно низвел ее до уровня несмышленого ребенка.
— К черту его!
Руки Лайзы бесцельно поглаживали фарфоровую фигурку, стоявшую на столе королевы Анны. Как бы ей хотелось запустить этой фигуркой в стену, но ведь воспитанные леди не должны совершать каких-либо эпатажных действий! Благовоспитанные леди не должны иметь агрессивных эмоций! Они не имели права даже на сексуальные чувства, да что там — прежде всего сексуальные! И в тот же самый момент она горько пожалела о том, что испытывала разрушительные сексуальные чувства в отношении Джослина Маршалла. Почему она, собственно говоря, должна беспокоиться о нем? Лицемер!
Поскольку у нее не было абсолютно никакой возможности расслабиться и преодолеть свой гнев, он преследовал ее весь оставшийся день и давал о себе знать даже поздно вечером. Следуя примеру своей матери, Лайза притворилась больной и провела весь вечер в своей комнате. Она не спеша пролистала «Журнал Элизы Кук» и прочитала эссе Мэри Карпентер, посвященное проблемам реформирования школ. Затем она написала письмо Каролине Чисхолм, которая занималась вербовкой эмигрантов в Австралию. В конце концов, когда она проделала все это, она почувствовала некоторое облегчение и к ней вернулось хорошее настроение. Ну в самом деле, чего можно было ожидать от Джослина, этого напыщенного аристократа?
Она отправилась спать, успокоенная тем, что отныне будет игнорировать все предрассудки своего любовника, касающиеся ее пола. На удивление, она быстро уснула, хотя ей казалось, что это будет весьма нелегким делом. После долгого и крепкого сна она проснулась из-за того, что совершенно не могла дышать носом. Она потерла нос, перевернулась на живот и подсунула подушку под голову. Но через секунду что-то вновь защекотало в ее носу. Она хлопнула ладонью по своей щеке.
— Лайза, милая, — прошептал Джослин.
Она быстро открыла глаза и увидела, что рядом с кроватью на коленях стоит Джослин и теребит пальцами ее локоны. Он встал и зажег свечу, стоявшую рядом с кроватью.
— Милорд!
— Тише, — прошептал Джослин и приложил палец к губам. Затем он снова потрогал пальцами ее волосы:
Я пробудился от мечтаний о тебе,
Прервав свой сладкий сон в ночи…
Лайза выдернула из его рук свои волосы и привстала на кровати.
— Что ты здесь делаешь?
Джослин присел на край кровати рядом с ней.
— Я пришел, чтобы преклонить перед тобой колени, — он сложил вместе руки и низко опустил голову. — Прости меня, я умоляю, прости меня, о прекрасная госпожа моей жизни!
— Дурак!
Лайза старалась не улыбаться и на всякий случай быстрым взглядом окинула комнату, как будто желая убедиться, что он не привел с собой всех жильцов дома.
Джослин снова упал на колени, сложил свои руки в умоляющем жесте и протянул их к ней.
— Я не достоин поцеловать даже край твоей рубашки, даже твои розовые туфельки.
— Да тише ты, — прошептала Лайза. — Ты ведешь себя, как какой-то лунатик. Нас могут услышать.
— Нет, я не остановлюсь, пока ты не скажешь, что простила меня.
Он глубоко вздохнул и опустил голову так, чтобы можно было потереться о ее бедра.
— Я могу умереть от огорченья, если не услышу от тебя слов утешения, моя любовь.
— Я старая дева. Ты помнишь свои слова?
— Ты самая прекрасная, самая очаровательная из всех старых дев, которых только можно себе представить.