2 июня 1967 года в Западном Берлине проходила студенческая демонстрация против визита иранского шаха Реза Пехлеви. Европейские либералы обвиняли шаха в угнетении собственного народа. Демонстрантов жестоко разгоняли полицейские. Один из стражей порядка, Карл Хайнц Куррас, смертельно ранил студента Бенно Онезорга. Это вызвало массовое возмущение.
В тот день вечером именно Гудрун Энслин произнесла несколько фраз, ставших историческими:
— С поколением, которое устроило Освенцим, нельзя вести дискуссию. Эти свиньи нас всех прикончат. У них есть оружие, у нас нет. Мы тоже должны вооружиться.
В то время так думали многие молодые люди. Претворить эту мысль в действие означало заняться терроризмом.
«То, во что нас втянули, дерьмо, — писал Бернвард Веспер, жених Гудрун Энслин, — и нам надо сначала вернуться к тотальной безответственности, чтобы мы вообще могли спастись. Сейчас речь идет о том, чтобы добиться свободы своего Я».
Энслин и трое юношей — Андреас Баадер, Торвальд Проль и Хорст Зёнляён — совершили первый теракт, который сегодня кажется совершенно невинным. В знак протеста против убийства студента Бенно Онезорга и войны во Вьетнаме в ночь на 3 апреля 1968 года они подожгли во Франкфурте-на-Майне два универмага. Перед закрытием магазинов они оставили зажигательные бомбы.
Всех арестовали. Среди бумаг Торвальда Проля нашли его записки:
«Мы будем поджигать универмаги, пока вы не прекратите покупать. Стремление потреблять терроризирует вас. Мы терроризируем товары».
На суде они не отрицали содеянного. Напротив, гордились собой, и в зале собирались их восторженные поклонники. Фриц Тойфель, один из основателей «секс-коммуны № 1», заявил:
— Лучше поджечь универмаг, чем владеть им.
Журналистка Ульрике Майнхоф, мать двоих детей, в прошлом убежденная коммунистка, развелась с мужем и вела борьбу со своим буржуазным бытом. Майнхоф поддержала молодых людей со страниц журнала «Конкрет»:
«Прогрессивный момент в поджоге универмага состоит не в уничтожении товаров, а в самом факте нарушения закона».
Первоначально молодые немецкие радикалы не собирались никого убивать. Криминальные акты должны были служить лишь провокацией, резким звонком будильника, выводящего из состояния летаргии погрязшее в потреблении общество. Для «расширения сознания» они употребляли не только спиртное, но и наркотики.
Молодые люди быстро перешли ту грань, за которой превратились в опасных уголовных преступников. Баадер первым небрежно бросил, что несколько смертей «пошло бы на пользу нашему делу».
Они ушли в подполье и создали небольшую организацию под названием «Фракция Красной армии», имея в виду, что в будущем единая Красная армия победит во всем мире.
Чаше их называли «группой Баадера — Майнхоф» — по имени недоучившегося студента Андреаса Баадера и журналистки Ульрике Майнхоф. Хотя в реальности более важную роль сыграла Гудрун Энслин, поразительная аморальность сделала ее мотором подполья.
Западногерманская полиция не знала, как справиться с террористами, собственными и иностранными, не имела опыта борьбы против ультралевого молодежного экстремизма.
Левые террористы были антиизраильски настроены, и палестинские боевые формирования стали их союзниками. Немецкие леваки решили, что если они достаточно радикальны и дистанцировались от поколения отцов, то они свободны от груза прошлого. Молодые немцы, которые так возмущалось Освенцимом, сами оказались антисемитами, врагами Израиля и поклонниками Ясира Арафата.
Этому заблуждению посвящен известный рассказ немецкого писателя Петера Шнайдера «Папа».
«Задолго до того, как я узнал об этом, я чувствовал, что родился виновным», — говорит герой рассказа, сын эсэсовского убийцы. Он навешает отца, который скрывается в Латинской Америке. Когда он сталкивается с непоколебимым спокойствием и самоуверенностью старого нациста, его охватывает желание убить отца. Но почему именно он должен так страдать? «Вместо своего отца я ненавидел в этот момент жертвы, которые, охраняемые какой-то дюжиной охранников СС, позволяли уводить себя в камеры смертников, а меня, именно меня, назначили своим мстителем… И в эту секунду я внезапно осознал: мы — сыновья преступников. Мы — не дети жертв».
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Поколение террористов многое роднило с поколением отцов, служивших Гитлеру, — отсутствие терпимости, неприятие демократии, романтизация насилия и смерти. Недаром одна британская писательница назвала немецких террористов «детьми Гитлера». Они были детьми ненависти, страха, истерии, унаследованных от третьего рейха.
Ненависть к еврейскому государству не была случайной для европейских террористов. Об этом свидетельствует та, казалось бы, неожиданная траектория развития, которая со временем привела некоторых бывших ультралевых боевиков (тех, кто выжил, разумеется!) к неонацистам.
Например, главным идеологом «Фракции Красной армии» был бывший адвокат Хорст Малер. Он защищал первых ультралевых террористов в Западной Германии.
— Этим подсудимым не место в тюрьме, — доказывал он судьям. — Если же тем не менее их отправят в тюрьму, придется сделать вывод, что в этом обществе тюрьма — единственное место пребывания порядочного человека.
Убедившись, что его красноречие не способно ничего изменить, Хорст Малер взялся за оружие и присоединился к своим подзащитным. Он убеждал своих товарищей, что убийство политического врага — не только необходимость, но и долг.
— Это наш моральный долг — убивать, — говорил бывший адвокат. — Мы находимся в состоянии войны с империалистической ФРГ. Именно так вы должны оценивать наши действия.
Впоследствии Хорст Малер стал идейным лидером национал-демократической партии Германии, которую называют неонацистской…
Палестинцы, которые располагали избытком оружия и денег, нуждались в политических союзниках. Палестинцы предложили «Фракции Красной армии» укрыться в их тренировочных лагерях и заодно пройти там курс боевой подготовки. Отныне «Красная армия» могла рассчитывать на постоянную помощь оружием и взрывчаткой.
Летом 1970 года двадцать молодых немцев через столицу ГДР улетели в Бейрут, откуда их доставили в Иорданию, в лагерь палестинских боевиков.
Единственная размолвка между «красноармейцами» и палестинцами возникла из-за женщин. В палестинских лагерях мужчины и женщины живут отдельно. Немцев это не устраивало. Немецкие террористки требовали полнейшего равноправия не только в боевой подготовке, но и в интимной жизни.
Из палестинского лагеря они вернулись другими людьми, готовыми стрелять и убивать. Они будут брать заложников и убивать прокуроров, судей и правых политиков. А также грабить банки, угонять автомобили, красть чистые бланки паспортов — для того, чтобы машина террора работала бесперебойно. И они всегда были готовы помочь палестинским боевикам. Некоторые немецкие леваки стали профессионально работать на палестинцев…
Израильтяне использовали западногерманских леваков втемную. Оперативная группа Моссад располагала людьми, которые выдавали себя за арабов. Немцы решили, что имеют дело со своими сторонниками. Они оказывали израильской оперативной группе различные полезные услуги — сообщали адреса палестинцев, обосновавшихся в Западной Европе.
Для начала палестинским боевикам стали звонить по телефону. На хорошем арабском им настоятельно рекомендовали впредь не участвовать в террористических акциях. Звонившие демонстрировали хорошее знание личной жизни боевиков, называли имена их жен, детей. Израильтяне хотели продемонстрировать способность достать любого из боевиков.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Потом в арабских газетах стали появляться некрологи боевиков, хотя они еще были живы. Это была психологическая подготовка. А уж когда появились статьи о том, что Моссад охотится за участниками теракта в Мюнхене, Организацию освобождения Палестины охватила настоящая паранойя.
РИМ, ОКТЯБРЬ 1972 ГОДА
Первым, всего через одиннадцать дней после мюнхенской трагедии, за убийство израильских спортсменов ответил Ваэль Абу Цвайтер. Он шестнадцать лет жил в Риме и работал в ливийском посольстве переводчиком. Поддерживал отношения со всеми итальянскими политическими партиями.