– Это из-за его работы? Из-за того, что он полицейский?
Дэнни покачал головой. Он сделал еще один глоток виски. Во рту уже появился кислый привкус.
– Не из-за этого. Просто такой уж он человек. Работа, конечно, добавляет своего, но Рубен нашел бы изъян и в самом Господе Боге, даже если бы Господь был раввином. Каковым он не является.
– Это и делает его таким одиноким?
Дэнни мгновение молчал, раздумывая, потом кивнул.
– Да, – сказал он. – Мне это никогда не приходило в голову, но думаю, что в этом все и дело. Вселенная недостаточно полна для него. Он пытается наполнить ее людьми, воспоминаниями или еще чем-нибудь, но по-настоящему он ищет только добра. Ни любви, ни гармонии, ни покоя. Просто добра.
– А как насчет женщин? У него есть кто-нибудь?
Ее сердце стучало неуклюже, безнадежными каденциями. Его одиночество притягивало ее к нему, как слепого мотылька через бесконечную тьму.
– У него есть вы.
– Только прошлая ночь. Я спала с ним только один раз. Меня у него нет.
– Больше у него никого нет.
– А раньше?
Последовало долгое молчание. Холод снаружи плотно прижимался к оконным стеклам. Когда Дэнни заговорил, его голос стал другим.
– Рубен был женат один раз. Он говорил вам об этом?
Она кивнула.
– Его жену звали Девора. Она была прекраснее, чем вы себе в состоянии вообразить. Они были влюблены друг в друга с детства. Выросли на одной улице, все время проводили вместе. Ей было всего девятнадцать, когда они поженились. Рубену был двадцать один.
Дэнни замолчал, прислушиваясь к голосам из прошлого.
– Они были счастливы?
Он поднял глаза и кивнул:
– Да. Очень счастливы. Я никогда не видел, чтобы люди были так счастливы. Это длилось четыре года.
– Что случилось?
Снова молчание.
– Мне вы можете рассказать.
– Произошел несчастный случай, – начал Дэнни. – Они поехали отдыхать со своей дочерью Давитой в летний еврейский лагерь в Массачусетсе, в Беркширских горах. Лагерь по сути представляет собой небольшое скопление летних домиков на берегу озера. Однажды утром Рубен и Девора пошли купаться очень рано. На середине озера есть течение. Девора не очень хорошо плавала. Она знала про течение, но в то утро по какой-то причине забыла про него. Рубен потерял ее из вида, потом увидел, как она борется на стремнине. Он сделал, что мог, но спасти ее не сумел. Он так никогда себе этого и не простил.
Дэнни отвернулся. На глаза навернулись слезы. Когда-то давно он был знаком с Деворой.
– А их дочь?
– Давита? Она живет с родителями Деворы. Рубен один не справлялся, поэтому они приняли ее к себе. Он навещает ее так часто, как только может. Они живут в Канаде. В местечке под названием Гамильтон, чуть южнее Торонто. Они уехали отсюда после того несчастного случая.
Дэнни опять замолчал. Он спросил себя, что Рубен сделал с фотографиями Давиты. Анжелина молча встала и подошла к окну.
Улица была пустынна. Пустота преобразила ее. Без людей улицы меняются, теряют смысл. Но эта пустота не обманула ее. Они были там, снаружи. В роскошных апартаментах, в офисах со стеклянными стенами, в просторных холлах из полированного мрамора, в длинных вылизанных автомобилях, в оранжерейных садах, увитых лианами, куда вели винтовые лестницы, – вот они стоят, готовые спуститься, – в тоннелях, наполненных самой непроглядной ночью, на кладбищах, пестреющих тенями. Там, снаружи. Они ждали.
28
Анжелина вздрогнула и проснулась, выплыв на поверхность из глубин сна о шрамах, рубцах и разрушенной красоте. Ветер за окном снова усилился. Словно горький пьяница с лестницы, он кувырком катился по спящим улицам, завывая, грохоча, выплескивая пригоршнями темный дождь, как дешевое вино, на грязные разбитые тротуары. Она лежала в постели и слушала его рев, и что-то говорило ей, что это не ветер разбудил ее. Часы рядом с постелью показывали 1:15. Рубен уже давным-давно должен был бы вернуться.
На какие-то несколько секунд ветер стих, и ночь затопила тишина, вибрирующая от подспудно клокочущей ярости. Это было похоже на те мгновения, когда, между голосами барабанов радаи петро,в узком пространстве между любовью и страстью, молчание опускается и подрагивает среди богов. Ветер снова вскрикнул – запыхавшийся охотник, рыщущий повсюду в поисках покоя.
Она откинула одеяло и встала, дрожа в темноте, голая, замерзшая, слепая. В ногах кровати лежал махровый халат. Она нащупала его в темноте и надела. Ее рука потянулась к выключателю, но Анжелина подумала и отдернула ее.
В коридоре не было заметно никакого движения. Дэнни остался спать в гостиной. Анжелине хотелось позвать его, но страх зажал ей рот. Они были здесь, она была в этом уверена. Здесь, вместе с ней, в сокровенных пространствах ее темноты. Она медленно двинулась вперед, затаив дыхание. Ветер здесь был не так слышен, но ее ставшие очень чуткими уши улавливали другие звуки: скрип бруса, потрескивание деревянных панелей на холоде – устало потягивающаяся и расслабляющаяся в пространстве ночи квартира. Ей необходимо добраться до Дэнни любой ценой.
Дверь в гостиную была очерчена узкими белыми линиями света. Анжелина босиком направилась к ней, двигаясь словно в замедленном фильме, – каждый мускул напряжен, каждый волос поднялся на голове, как нити, натянутые в струну сверкающим лезвием бритвы. Дверь, казалось, отдалилась на целые мили, маленькая и недостижимая. Тишина в ее ушах зашипела, как выпущенный пар, заставив ее болезненно сморщиться.
Целую вечность спустя она наконец добралась до двери. Если бы только она захватила с собой какое-нибудь оружие, палку, туфлю – что угодно, чем можно было бы защищаться. Воздух в горле стал густым и неповоротливым, перекрывая дыхание; сердце сжимала чья-то гигантская рука. Дрожа всем телом, она протянула руку и открыла дверь. Свет хлынул в коридор, она захлебнулась в его ярком потоке.
Ей показалось, что она закричала, но этот пронзительный голос остался внутри нее, он звенел, перекатываясь в бесконечной, пустой тишине. Она не могла наделить свой страх физическим голосом.
Дэнни по-прежнему сидел в том кресле, где Анжелина оставила его. Смерть, очевидно, была быстрой.
Проволока врезалась глубоко в шею, перерезав трахею так же легко, как острый нож.
Позади нее глухо стукнули чьи-то шаги. Она резко обернулась, подавив крик. Из кухни вышел высокий человек, В одной руке он держал тяжелый пистолет; к стволу был присоединен длинный глушитель.
– Вы не слушаетесь, миссис Хаммел, – произнес он. – Мы посылаем вам предупреждения, но вы не слушаетесь. Мы сказали вам, чтобы вы возвращались домой на Гаити, забыли все это, но вы остаетесь здесь и смеетесь над нами. – Его голос звучал ровно, дыхание было тихим и спокойным. Она заглянула в его глаза, ища утешения, но они были пусты. Он говорил о Гаити, о возвращении домой, но она знала, что теперь для нее не может быть никакого возвращения, никакого путешествия назад по темным водам – только зимняя ночь в Бруклине, тяжелый ветер между каменными стенами зданий и ее палач, возвышающийся над нею с печалью в глазах.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});