В первый миг Абигайль остолбенела, затем ее охватила ярость. Пощечина, нанесенная ее рукой, была так сильна, что Жюлъен пошатнулся и едва не упал.
— Ублюдок! Скотина! Тронь меня еще раз — и, клянусь, я тебя убью! Я — жена Люсьена, твоего брата!
И она бросилась к дверям.
— Шлюха моего брата! — взревел он ей вслед. — Дешевка! Хочешь отнять то, что по праву принадлежит мне! Чтоб ты сдохла!
В ярости он ударил кулаком по каминной полке.
Тяжелый канделябр покачнулся и упал, при падении отбив угол плитки…
Деклан пришел в себя. Он по-прежнему сидел у камина спиной к огню, в окна все так же барабанил дождь.
Что это было? Видение? Транс? Галлюцинация?
Боль, словно копье, вонзилась в середину лба над переносицей. Деклан прижал ладонь ко лбу.
А может, нет здесь никаких призраков, нет и не было? А есть какая-нибудь распроклятая опухоль в мозгу? По крайней мере, такое возможно… Да все, что угодно, правдоподобнее, чем…
Хлопающие двери, внезапный холод, необычные сны и блуждания во сне — все это можно списать на атмосферу старого дома. Но то, что было сейчас, совсем другое. Он видел этих людей, не глазами, нет, но видел совершенно ясно, слышал их голоса, интонации и, более того, он чувствовал.
Деклан с трудом поднялся на ноги. Чтобы не упасть, ему пришлось схватиться за мраморную полку так крепко, что на какой-то миг ему показалось, что мрамор сейчас треснет и рассыплется под его рукой.
Что ж, если он болен телом или душой, с этим надо что-то делать. Фиццжеральды не из тех, кто, столкнувшись с чем-то непонятным и пугающим, прячут голову в песок.
Овладев собой, Деклан отправился на кухню поискать аспирин и проглотил разом четыре таблетки. Впрочем, он понимал, что это все равно что пытаться стаканом воды потушить лесной пожар. Запил таблетки водой, а остаток холодной воды вылил себе на голову.
Пожалуй, он слетает в Бостон и поговорит с дядей. Младший брат матери — кардиолог, наверняка у него есть знакомый врач-нейрохирург. Пара дней обследований и анализов — и настанет какая-то ясность: свихнулся ли он, болен или его и вправду преследуют призраки.
Он потянулся к телефону, но тут же остановил себя, тряхнув головой. Похоже, он действительно сходит с ума! Как можно было не сообразить, что стоит отправиться к дяде Мику — и слухи о его проблемах со здоровьем быстрее ветра разлетятся по всей близкой и дальней родне!
И вообще, зачем возвращаться непременно в Бостон? В Новом Орлеане тоже есть врачи. Можно сходить к врачу Реми. Конечно, не рассказывая другу, в чем дело, просто попросить Реми порекомендовать ему дантиста или кого-нибудь в этом роде, любого врача по самым заурядным болезням. А у того уже попросить порекомендовать хорошего специалиста. Просто, логично и эффективно.
Если уж призраки не выжили его из Дома Мане, не выживет и какая-то там опухоль, которой, может, и нет!
Когда он отставил стакан, на втором этаже громко хлопнула дверь. Деклан взглянул на потолок и мрачно усмехнулся:
— Да-да. Я сегодня тоже не в настроении.
К среде, однако, к нему вернулось доброе расположение духа. Должно быть, подняла настроение надежда увидеться с Линой и та работа, которой он занялся в последние дни перед постом. С врачом Реми он договорился о встрече на следующей неделе и, сделав этот шаг, отложил до этого срока беспокойство о своем здоровье.
Видений больше не было. Не было и тревожных снов — вероятно, сказывалась усталость после целого дня физической работы.
Циклон наконец-то сместился к востоку, теперь дожди поливали Флориду, а под окнами у Деклана, около садовой дорожки, робко распустились первые бледно-желтые нарциссы.
В утренних новостях сообщили, что в Бостоне сегодня прошел снегопад и глубина сугробов достигла десяти дюймов. Тут уж Деклан не отказал себе в удовольствии позвонить матери и сообщить, что у него уже весна.
Солнечный свет и теплый ветерок — в такие дни просто грех сидеть дома! Вот почему, отложив работу внутри дома, Деклан вышел на галерею второго этажа и занялся подгнившими столбиками на балюстраде. Слушал Рэя Чарлза и чувствовал себя как никогда здоровым и бодрым.
Цветы в его саду сажали Фрэнк и Фрэнки — у самого Деклана на это попросту не было времени. Но в следующем году, пообещал он себе, непременно займется садом сам!
Будущей весной, воскресными утрами, он будет выходить на галерею с чашечкой кофе с молоком, с пирожным… и с Линой. И вместе будут они любоваться аккуратными лужайками и цветущими клумбами. А еще через несколько лет увидят, как играют в саду их дети.
Он хотел иметь семью и с радостью сознавал в себе это желание. Никогда прежде он не чувствовал в себе такой потребности пустить корни, соединить через себя прошлое и настоящее с будущим.
Да, он хочет создать семью и именно с Линой. Деклан ясно ощущал: то, что он к ней чувствует, чего от нее и для нее хочет, отвечает каким-то всевластным, хотя, возможно, и невыразимым законам бытия. Он готов помогать ей в баре, когда Лине нужна помощь, но не готов класть ей под ноги свою жизнь. У его жизни собственные задачи.
Вытянув перед собой руки, он вгляделся в свои ладони, с гордостью рассматривая застарелые мозоли, царапины и шрамы, словно это были награды за доблесть.
Теперь он не сомневался в том, чем хочет заниматься в жизни. Этими натруженными руками, собственной силой и творческим духом он будет зарабатывать себе на хлеб. Ремонтировать, перестраивать, обновлять дома. Пройдет совсем немного времени — и в округе заговорят о строителе по имени Деклан Фицджеральд.
«Вы бы только видели, — будут говорить люди, — в какую картинку он превратил такие- то или сякие-то старые развалины! Да, Дек Фицджеральд — настоящий волшебник! Он возвращает умирающие дома к жизни…»
Улыбаясь своим мыслям, он взялся за следующую гнилую доску.
К четырем часам Деклан понял, что пора сделать перерыв: растянулся прямо на деревянном полу галереи и сладко уснул под голос Би Би Кинга, умоляющего Люсиль ответить ему любовью на любовь.
…Не просыпаясь, он поднялся на ноги, не просыпаясь, двинулся вниз по шатким ступеням, ведущим к центральной лужайке.
Густая трава щекотала ему ноги, яркий свет падал на лицо, и солнце пекло голову, хоть он и работал в кепке. Ему хотелось взглянуть на пруд, на лилии, хотелось посидеть с книгой в кружевной тени прибрежной ивы. Он любил птичье пение, да и против яркого солнца ничего не имел. Летнее солнце честно и открыто, а Дом Мане холоден и полон фальши. Этот дом, который он так любил, гниет изнутри: он пристанище зла и порока. Эта мысль разрывала ему сердце.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});