Читать интересную книгу Дорога в сто парсеков - Советская Фантастика

Еще я собирался детей воспитывать на Юпитере в условиях повышенной тяжести, чтобы молодце кости и мускулы у них окрепли и на Земле вcе они оказались бы силачами.

К моему удивлению, эти величественные проекты неизменно отвергались. Я не сдавался, упрямо продолжал ходить по учреждениям и к видным специалистам. Естественно, обратился я и к Чарушину, не лоленился слетать на Куйбышевское море. К нему обращались многие: и молодые люди, мечтавшие работать в космосе, и авторы книг, и начинающие ученые. И в газетах то и дело появлялась его фамилия. Подпись Чарушина стояла на договоре об Окончательном Разоружении Наций. На празднике Всемирного Мира вместе с китайцами, американцами и немцами Чарушин катил в первой вагонетке пулеметы и минометы на переплавку в мартеновскую печь. Нет сомнения, он был одним из самых видных людей своего времени.

Старик, так же как и многие другие, выслушал меня с усмешкой, но добродушно-снисходительной.

Он сказал:

— Ваша беда, Радий Григорьевич, в том, что вы уж слишком забежали вперед. Не нужно нам вовсе расселяться по солнечной системе — нам на Земле удобно и просторно. Ваши идеи понадобятся лет через триста. Наверное, вы загордитесь: вот какой я, мол, прозорливый. И напрасно! Нет никаких заслуг в том, чтобы заниматься несвоевременными проблемами. Когда будет нужно и возможно, люди проведут реконструкцию планет. И тогда они без труда придумают все, что занимает вас сейчас.

Я не согласился со стариком, но не обиделся.

Имел Александрович слушал меня, потом я слушал, как он диктовал электронной стенографистке свои знаменитые мемуары. Как раз они начали печататься в то время в «Комсомольской правде». Вы помните, конечно, самое начало, первую строку: «Наша экспедиция вылетела на Луну, чтобы начать подготовку к…» Я еще оказал старику:

— Павел Александрович, нельзя же так сразу… У всех людей мемуары начинаются с детства, со дня рождения, у многих с родословной. А вы, проскочив четверть жизни, начинаете: «Наша экспедиция вылетела…» Тогда я и услышал впервые:

— Радий, у нас, космачей, свой счет. Мы измеряем жизнь не годами, а открытиями, путешествиями. Вот я и начал книгу с рассказа о первом деле.

— Но читателю интересно, что вы за человек, каким были в детстве, как стали открывателем планет.

Старик не согласился:

— Неверно, дорогой. Это не я интересую людей, а мое дело. У каждой элохи есть своя любимая профессия. Одна чтит моряков, другая — писателей, летчиков, изобретателей. Мы, космонавты, любимчики двадцать первого века, нас помнят всегда, приглашают в первую очередь, сажают в первый ряд. Эти слова вы можете найти в послесловии к первому тому «Мемуаров». И там сказано еще: Мне выпало счастье родиться на заре эпохи Великих космических открытий. Мои младенческие годы совпали с младенчеством астронавтики. Луна была покорена людьми прежде, чем я вырос. Молодым человеком я мечтал о встрече с Венерой, зрелым -о Юпитере, стариком — о старце Нептуне. Техника осуществила эти мои мечты. Меньше чем за столетие, за время моей жизни, скорости выросли 0т 8 до 800 км/сек. Владения человечества расширились неимоверно. В середине прошлого века — одна планета, шар с радиусом в 6300 километров, сейчас сфера, радиус которой 4 миллиарда километров. Мы стали сильнее и умнее, обогатили физику, астрономию, геологию, биологию, сравнивая наш мир с чужими.

И только одна мечта не исполнилась: мы не встретили братьев по разуму. Мы не устали, но дальше идти сейчас невозможно. Мы уже дошли до границ солнечной системы, посетили все планеты, впереди межзвездное пространство. Пройдено четыре световых часа, а до ближайшей звезды — четыре световых года. Есть скорость 800 км/сек, нужно в сотни раз больше. К другим солнцам, очевидно, мы двинемся не скоро, некоторые говорят — никогда. Фотонная ракета и прочие еще более смелые проекты пока остаются проектами. Эпоха космических открытий прервана, вероятно, на три-четыре века".

Люди шли в космос с разными целями. Меня, например, как инженера, тянуло туда на стройку невиданного планетного масштаба. А Чарушин надеялся отыскать братьев по.разуму. С надеждой на встречу мчался он открывать новые миры. И вот тупик. Открывать больше нечего, а стать космическим извозчиком не хочется. Покой, почет, внуки, мемуары, дача… И так бы и кончил он свою жизнь на запасном пути, если бы не неожиданная мысль о возможных инфрасолнцах, пришедшая мне в голову.

В сущности, сам он в какой-то мере подсказал мне идею: очень уж не -хотелось ему мириться с тем, что дальше лететь некуда.

* * *

Как я рассуждал? До границ солнечной системы — четыре световых часа, до ближайшей звезды — четыре световых года. Неимоверный океан пустоты. Но есть ли уверенность, что там сплошная пустота? Мы знаем только, что ярких звезд там нет: они были бы видны. Но, может быть, есть неяркие или темные тела? Может быть, наши небесные карты, подобно земным генеральным, отмечают только звездыстолицы и упускают звезды-деревеньки?

Возьмем для примера сферу диаметром в пятнадцать световых лет. В ней окажутся четыре солнца: наше Солнце, Альфа Центавра, Сириус и Процион.

Можно считать и семь солнц, потому что, кроме нашего, все прочие — двойные звезды.

Но в том же пространстве несколько десятков слабых тусклых звезд: красных карликов, субкарликов, белых карликов. Это близкие звезды, но почти все они не видны невооруженным глазом, и только в XX веке мы узнали, что они близки к нам.

Итак, единицы видны глазом, десятки доступны телескопам. Нет ли в том же пространстве сотен небесных тел, не замеченных телескопом? Ведь так трудно среди миллиарда известных нам слабых звезд отыскать сотню маленьких и близких!

И температуры подсказывали тот же вывод.

В мире звезд правило такое: чем больше звезда, тем она горячее; чем меньше, тем холоднее. Красные карлики меньше Солнца раз в десять, температура у них — две-три тысячи градусов. Предположим, что есть тела раз в десять меньше красных карликов.

Какая у них температура? Вероятно, тысяча, шестьсот, триста, сто градусов. Светимость у более крупных ничтожная, у прочих — никакая. При температуре ниже 600 градусов тела посылают только невидимые инфракрасные лучи. Невидимые, густо-черные солнца! И среди них особенно интересные для нас с температурой поверхности плюс тридцать градусов — темные, но теплые планеты с подогревом изнутри.

Почему их не нашли до сих пор? Отчасти потому, что не искали, отчасти потому, что найти их трудно.

А сидя на Земле, темные планеты вообще увидеть нельзя. Ведь наша Земля сама излучает инфракрасный свет, мы живем в мире инфракрасного пламени.

Разве можно, живя в пламени, заметить свет далекой звездочки?

С трепетом излагал я все эти соображения Павлу Александровичу. Уголком глаза я следил, как сходит с лица старика снисходительная улыбка, как сдвигаются мохнатые брови. А я-то думал, что так логично рассуждаю! Неужели есть непредвиденное возражение? Скомкал кое-как конец, жду разгрома.

— А ведь это любопытно, Радий, — сказал он. — Планета с подогревом изнутри, мир навыворот. И все не так, как у нас. Жизнь есть там, как ты думаешь? Растений быть не может, конечно, если света нет. А животные? На Земле животные во тьме существуют — ив пещерах и в глубинах океана. Вообще животный мир древнее растительного. А высшие формы? Могут высшие формы возникнуть в вечной тьме?

И вдруг, расхохотавшись, хлопнул меня по плечу:

— Может, мы с тобой еще двинем в космос, Радий? Ты как, полетишь отыскивать свои инфры?

— А вы, Павел Александрович?

Он обиделся, поняв вопрос по-своему:

— А что? Я не так стар еще. Мне восьмидесяти еще нет. А по статистике, у нас средний возраст девяносто два с половиной.

* * *

Я сам был удивлен, когда полгода спустя Центральная лунная обсерватория сообщила об открытии первой инфры.

Не будь Павла Александровича, все это произошло бы много позднее. Но он забросил все свои дела и развлечения. «Мемуары» оборвались на полуслове.

Электронная стенографистка писала только письма в научные и общественные организации, старым друзьям-космонавтам, ученикам, на Луну, на Марс, на Юнону, на Ио, на космические корабли дальнего плавания с убедительной, настоятельной и горячей просьбой организовать поиски черных солнц.

Я восхищался энергией старика. Казалось, он только и ждал сигнала, сидя у себя на даче. Возможно, на самом деле ждал, и вот явилась цель — неоткрытые миры: можно мчаться в космос, искать, открывать…

Инфры нашлись в созвездии Лиры, Стрельца, Малой Медведицы, Змееносца, Тукана, Телескопа…

А самая близкая и самая интересная для нас — в созвездии Дракона. Температура поверхности ее была плюс десять градусов. А расстояние до нее «всего лишь» семь световых суток. «Всего лишь» в сорок раз дальше, чем до Нептуна. Межпланетная ракета могла покрыть это расстояние за четырнадцать лет.