— Ты умен и правильно судишь обо всем, да мне и не пристало сердиться в тот день, когда я сделался правителем. Если б я даже не имел основания благодарить тебя за то, что ты сделал для моего отца, — он пристально взглянул на него, — то все-таки мне может быть полезен такой друг, как ты, если ты хочешь дать мне искренний совет.
— Приказывай, господин, я буду повиноваться; спрашивай, я буду отвечать.
— Ты знаешь мое положение. Как ты советуешь мне поступить с врагами в Мадрасе? Мы их отбросили вчера, но они еще угрожают нам.
— Враг отброшен, господин, потому что его нападение на твою твердую позицию было безумием, — все равно как если б ты вздумал нападать на него под пушками его крепости, не имея одновременно содействия французской эскадры с моря, а эскадра не придет, ибо, как я уже говорил твоему отцу, французы заключили мир с англичанами в Европе.
— Я никогда не доверял французам. Но если мы будем спокойно сидеть, я здесь, а они там, то все-таки их положение лучше моего — у них богатый город и свободный доступ к морю, а я привязан к пустынному лагерю, вместо того чтобы жить в моей столице Серингапатаме и радоваться моей власти и моему богатству, как подобает правителю.
— Нападать на тебя здесь, господин, стало бы безумием со стороны англичан, но то, что казалось безумным вчера, может оказаться мудрым завтра.
— Почему?
— Имя твоего отца, господин, внушало солдатам веру в победу, оно одно стоило целой армии… У тебя еще нет такой славы, одна неудача может поколебать твое могущество, придать смелости твоим врагам и в твоем собственном войске вызвать недоверие, даже сопротивление.
Типпо Саиб задрожал.
— Так ты думаешь, что мне больше нельзя вести войну? — спросил он.
— Нельзя вести войну, в которой ты будешь побежден.
— Но должен же я защищаться…
— Тебе будет очень трудно, тем более что они скоро будут располагать еще большими силами… Поверь мне, господин, весть о смерти твоего отца приведет на сторону англичан всех колеблющихся…
— Ты прав, — вздохнул Типпо Саиб. — Я часто жалел, что мой отец, вместо того чтобы царствовать в Мизоре, увеличивать свои владения и внушать страх соседям, надменному низаму гайдерабадскому и другим, ввязался в войну с англичанами. Но как мне избежать войны?
— Война прекращается сама собой. Уйди в свое государство, тогда английский генерал никогда не решится идти в твою землю и ты можешь спокойно жить в Серингапатаме, пока…
— Пока что? — живо спросил Типпо Саиб.
— Пока ты не заключишь мира с англичанами, который признает за тобой все твои владения на юге, сделает тебя главой над всеми несогласными раджами магаратов и поставит тебя несравненно выше гайдерабадского низама.
— А ты думаешь, что такой мир возможен?
— Несомненно, если ты желаешь, господин. Я часто бывал в Калькутте, я принес оттуда известие твоему отцу и сразу сказал ему, что произойдет. Я знаю Уоррена Гастингса и сам говорил с ним, когда он меня расспрашивал о положении дел здесь, на юге. Я ручаюсь, господин, что Уоррен Гастингс, губернатор, заключит с тобой мир, если ты захочешь.
— Хочу, хочу! — вскричал Типпо Саиб. — Мне надоела война, я стремлюсь скорее вернуться в мой дворец в Серингапатаме. Но как же я, будто побежденный, буду молить о мире?
— Этого и не нужно, господин. Если Уоррен Гастингс узнает, что ты склонен к миру, то он проложит тебе почетный путь к нему и так высоко тебя поставит, что все соседние князья будут трепетать перед тобой, тебе нужно только отправить посла к губернатору.
— Ну, — задумался Типпо Саиб, глядя на Самуда пытливым, проницательным взглядом. — А где же найти человека, который сумеет проникнуть к Уоррену Гастингсу и говорить с ним в моем духе? Мои слуги слишком неумелы…
— Посланный перед тобою, господин, если желаешь…
— А ты согласен? — воскликнул Типпо Саиб, пораженный предложением гостя. — Если ты согласен и с успехом выполнишь свою миссию, я скажу тебе, как отец: мои сокровища к твоим услугам, сам выбирай себе место в моем царстве.
— Я ничего не прошу, господин, — отвечал Самуд, и все, что могу сделать для тебя, будет благодарностью за то, что ты даровал мне жизнь, которая была в твоих руках.
— Хорошо, пусть будет так, я принимаю твою услугу, я дам тебе богатую свиту из своих собственных слуг, и ты уедешь завтра.
— Нет, господин, так делать нельзя, можно все испортить, — возразил Самуд. — Я хочу не блистать, а служить тебе. Меня знают в Калькутте, знают, что я простой купец, а если я приеду с княжеской свитой, будут допытываться, доискиваться. Любопытство изобретательно, будут шептать, а потом и громко говорить, что ты просил губернатора о мире. Только один Уоррен Гастингс должен знать про все, больше никто, а главное, твои здесь не должны знать, что ты первый заговорил о мире… Мне ничего не нужно, господин, кроме нескольких строк, доказывающих губернатору, что я твой посланный.
Типпо Саиб хлопнул в ладоши и велел подать письменные принадлежности.
— Скажи мне, что писать, — обратился он к Самуду, положив на колени четырехугольную доску, украшенную камнями, и взяв перо.
— Пиши, господин: «Податель этого письма уполномочен мною заявить губернатору Индии, Уоррену Гастингсу, что я согласен заключить мир при условиях, которые он изложит».
Типпо Саиб написал крупными буквами на довольно правильном английском языке продиктованное Самудом письмо, подписал свое имя и передал ему лист.
— А какие условия ты предполагаешь? — спросил он.
— Очень простые: англичане должны признать твое владычество во всех землях вплоть до этих гор и не требовать, чтобы ты возвратил что-либо из завоеваний твоего отца в Карнатике, затем они должны признать тебя падишахом всех магометан…
Глаза Типпо Саиба загорелись.
— Ты думаешь, что Уоррен Гастингс согласится на такие условия?
— Думаю, что да, — отвечал Самуд.
Типпо Саиб изумленно посмотрел на него.
— Кто ты? — полюбопытствовал он. — Ты не тот, кем кажешься.
— Я человек с открытыми глазами и ушами, научившийся смотреть и слушать, что не все люди умеют.
— А если ты меня предашь? — мрачно предположил он.
— Зачем предавать, когда ты сам признаешь, что мой совет согласуется с твоими собственными желаниями? И какие у меня причины не передать твое поручение губернатору, который может решать как захочет?
— Ты прав, Самуд! — воскликнул он. — Каждое твое слово выражает мои собственные мысли. Когда ты выполнишь что обещаешь, приходи опять ко мне и, клянусь пророком, ты будешь моим первым визирем и никого не будет выше тебя в моем государстве.