Волков мне ответил, что он ничего не будет докладывать Верховному правителю, находя, что не его дело вмешиваться в область политики, а лишь исполнит имеющийся у него приказ. Меня возмутило столь глубокое непонимание обстановки, и я резко ответил Волкову, что считал его более умным человеком, чем он оказался. На этом переговоры, конечно, были прерваны.
Как я и предполагал, из карательной экспедиции не вышло ровно ничего. Помимо того что я был осведомлен о представлении, которое на этот счет было сделано представителями союзного командования в Омске, на погрузку в назначенное время явилась одна учебная команда какого-то полка, весь же корпус в целом отказался идти драться с моими частями, ссылаясь на негодность частей к походу и отсутствие офицерского состава. В это время полковник Тирбах, вступивший после меня в командование О. М. О., формировал при штабе отряда уже 2-ю офицерскую роту, ввиду переизбытка офицеров и невозможности всем им предоставить командные должности соответственно их чинов и опыта.
В результате, благодаря тупому, до преступности, отношению к делу генерала Волкова, получился, как я и предвидел, большой конфуз для Омска, и ввиду провала вооруженной экспедиции штабом 4-го корпуса в Читу была командирована делегация в составе войскового старшины Красильникова, есаула Катанаева и Ген. штаба капитана Бурова. Делегация была принята мною тотчас по ее прибытии в Читу, и я ознакомил членов ее с истинным положением дела. Они были весьма односторонне информированы Ставкой Верховного правителя и искренне считали меня виновным во всех тех обвинениях, какие возводил на меня приказ № 61. Красильников и Катанаев являлись главными участниками Омского переворота, и они посвятили меня в ту обстановку, которая предшествовала перевороту и которая вынесла адмирала Колчака на роль вождя и руководителя Белого движения во всероссийском масштабе. Как и можно было предполагать, англо-французские симпатии и связи адмирала сыграли в этом решающую роль, и мои собеседники были очень разочарованы, когда я высказал им свое мнение о наших союзниках и о той ориентации, которой следовало придерживаться в интересах нашей страны и ее освобождения от большевиков.
После приказа № 61 я, естественно, не мог оставаться на моем посту, ибо оценка моей деятельности как первого, поднявшего знамя борьбы с Коминтерном, была квалифицирована как измена, и мне было поставлено в вину, что я решительно восстал против своеволия чехов на русских железных дорогах, запретив им бесконтрольно пользоваться телеграфными проводами и имуществом, на которое они привыкли смотреть как на свою собственность. Своим преследованием безобразий, творимых чехами, я восстановил против себя социалистов-революционеров, тесно связанных с чешским центром в Сибири, и ту часть омского генералитета, которая старательно заискивала перед иностранным командованием и чехами. С другой стороны, я не мог немедленно привести в исполнение свое решение об уходе в Монголию, так как японское командование решительно воспротивилось этому моему намерению, находя, что осуществление его поставило бы всю Забайкальскую область и линию железной дороги под удар со стороны Амурской области. В результате всего этого я был вынужден временно оставаться в Чите, ожидая прибытия специальной следственной комиссии, о назначении которой я просил Омск немедленно после того, как конфликт разразился.
Комиссия под председательством генерал-лейтенанта Катанаева и в составе пяти членов военных и гражданских юристов, в числе коих был и военный юрист генерал-майор Нотабеков, прибыла в Читу и немедленно приступила к работе. Ей была предоставлена полная возможность знакомиться со всеми делами всех без исключения учреждений и частей. После тщательного расследования комиссия установила, что военные грузы не только никогда не задерживались мною, но экстренными мерами, вне всякой очереди проталкивались по Забайкальской жел. дороге до станции Мысовая. Некоторая задержка происходила вследствие того, что на КВЖД не хватало вагонов и агенты заготовительных органов Омска допускали злоупотребления, уступая предоставленные им вагоны за соответствующее вознаграждение частным предпринимателям, которые везли в Сибирь самые разнообразные товары с чисто спекулятивными целями. В Омске ряд высших чинов Управления военных сообщений был предан суду за спекуляцию вагонами, и суд вынес обвиняемым очень суровый приговор, смягченный адмиралом. Комиссия генерал-лейтенанта Катанаева открыла также, что распоряжением иркутского губернатора Дунина-Яковлева, который, как я указал выше, будучи социалистом-революционером, находился в непримиримой оппозиции правительству и втихомолку сотрудничал с красными партизанами, часть вооружения и снаряжения снималась на станции Иннокентьевская якобы для нужд местного Иркутского гарнизона. Для меня, однако, не было секретом, что все задержанное имущество направлялось не в Иркутск, а в партизанские отряды Щетинкина, Калашникова и др. Почти все вооружение и обмундирование, шедшее из Америки, не без ведома генерала Гревса, ярого противника Омского правительства, передавалось из Иркутска красным партизанам. Дело являлось настолько безобразным с точки зрения морали и элементарной порядочности американских представителей в Сибири, что министр иностранных дел Омского правительства Сукин, являясь большим американофилом, с трудом смог замять начавшийся было разгораться скандал.
Комиссия в результате тщательного исследования всего следственного материала пришла к заключению, что все обвинения, предъявленные мне, не имели под собой никаких оснований и приказ № 61 в лучшем случае являлся печальной ошибкой введенного в заблуждение Верховного правителя.
В это время левыми социалистами-революционерами было произведено покушение на меня, и я был довольно тяжело ранен. Верховный правитель, осведомившись о моем ранении и о результатах следствия, не только отменил приказ № 61 и восстановил меня во всех правах, но вскоре же произвел меня в чин генерал-майора и назначил командующим войсками Читинского военного округа. В октябре месяце 1919 года последовало назначение меня военным губернатором Забайкальской области и помощником Главнокомандующего вооруженными силами Дальнего Востока и Иркутского военного округа, каковым являлся генерал Розанов, имевший свою главную квартиру во Владивостоке.
О том, что конфликт мой с Омском был вызван недоразумением и, главным образом, интригами ген. Лебедева, говорит и сам адмирал в показаниях своих, данных им чрезвычайной следственной комиссии в Иркутске. Привожу выдержки из этих показаний в той их части, которые касаются меня (Центроархив. Допрос Колчака. Стенографическая запись. Государственное издательство. Ленинград. 1925 г. Допрос 6 февраля 1920 г., стр. 194, 195, 196).
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});