— Боже мой! — завопил Гарольд. — Я не знал, поверьте, не знал!
— Жену-то вы хотя бы узнать можете?
Гарольд сердито взглянул на Сиверса:
— Не сомневайтесь.
— Тогда пошли, — приказал Сиверс.
Гигантский конференц-зал был размером с футбольное поле. Сводчатый потолок высотой в два этажа только добавлял к ощущению спортивного сооружения.
Конрад, освободившись от Мередит, лавировал между сотнями круглых столиков, пробираясь мимо белых скатертей и золоченых стульев к столику справа от сцены, который стоял неподалеку от служебного хода на кухню. Сотни официантов шныряли туда-сюда.
За столом остался лишь один свободный стул: на него никто не позарился, потому что это было место спиной к сцене. Как раз то, что надо! Конрад уселся. Ему предстал вид на стену со входом на кухню и шестеро улыбающихся соседей по столу: молодая пара из Калифорнии, пожилая пара из Мичигана, нью-йоркский раввин среднего возраста и высокая чернокожая женщина из Вашингтона. Вера и свобода собрали их вместе.
— Так вы точно ничего хорошего не увидите, — пособолезновал раввин. — Не передадите кусочек дыни? У них тут молитва после завтрака.
Йитс поглядел на стол, заставленный фруктами, выпечкой, соками и кофе. По соображениям безопасности и в связи с большим стечением народа все было разложено по порциям заранее, и Конраду пришлось снимать пластиковую обертку с тарелки охлажденных дынных долек.
— Пожалуйста. — Он передал тарелку, продолжая искать глазами Серену. Та уже была на сцене в окружении генералов и сенаторов; там же стояли кандидаты в президенты от демократической и республиканской партий.
В зале сидели почти все, кроме, конечно, сотен официантов, обслуживающих столики. Конрад налил себе кофе и разглядывал программку — синий лист бумаги с золотым обрезом. Сестра Серена Сергетти откроет завтрак молитвой сразу после современной обработки церковного гимна «Благодать Господня» в исполнении Боно, вокалиста группы «Ю-Ту».
Конрад собирался налить вторую чашку кофе, когда молодой калифорниец, американец азиатского происхождения, сказал:
— Я бы не стал увлекаться напитками: охрана никого не выпустит даже в туалет, пока президент и первая леди в конференц-зале.
— Спасибо, тогда и я воздержусь.
— Приятно познакомиться, я — Джим, — произнес мужчина, пожимая Конраду руку. — Джим Ли.
Конрад внимательно на него посмотрел.
— Постойте-ка, вас зовут как пастора Джима, известного писателя?
Негритянка и раввин фыркнули от смеха. Конрад не понял юмора.
— В общем, да, — ответил пастор Джим. — Это я и есть.
— Вот оно что!
Выходит, Мередит из Техаса с самого начала знала, что Конрад не пастор Джим.
Старичок из Мичигана вклинился в разговор:
— А правда ли, что в Китае больше христиан, чем в Америке, пастор Джим?
— Верно, — ответил тот. — Но я — кореец.
— Из Сеула?
— Из Бербанка, штат Калифорния.
Старичок сообразил, что ляпнул что-то не то, и оживленно закивал головой.
— Из таких, как вы, получаются замечательные граждане.
— Спасибо, — улыбнулся пастор Джим.
— Между прочим, он продает почти столько же книг, сколько и епископ Джейкс, — сообщила Конраду чернокожая женщина.
Конрад рассеянно кивнул, оглядывая зал — не хотелось пропустить Сиверса, — и ответил:
— Да, такого зрелища не увидишь ни в одной другой стране мира.
— В смысле когда народные избранники открыто говорят, что они не есть Бог?
— Не в бровь, а в глаз! — Конрад поразился ее точному замечанию. — Вы, должно быть, работаете на кого то из них.
— Правильнее сказать, на них на всех, — я сержант полиции Капитолия.
— Никогда бы не подумал, — медленно сказал Конрад. В ней было что-то знакомое. Но если она его признала, то не показывала этого. — Скажите, а верно то, что говорят о вашингтонских политиканах?
— Что именно?
— Осуждают только тех, у кого есть свои суждения…
— А вы шутник! Кстати, меня зовут Ванда. Ванда Рэндольф.
— Д-джек, — запнулся он, бросив взгляд на пастора Джима, который беседовал с раввином.
— Рада познакомиться, Джек.
— Взаимно.
По рукопожатию он сразу распознал ладонь женщины, которая держала его руку в кузове «неотложки»; эти пальцы нажимали на курок, посылая пули ему вслед в тоннелях под Капитолием пару дней назад. Рэндольф это тоже поняла. Улыбка застыла, и Ванда посмотрела на его руку. Глаза распахнулись, словно ее ударило током.
— Вы здесь первый раз, Джек? — спросила она и обернулась. По периметру зала растягивалась армия переодетых в штатское сотрудников службы безопасности.
— Первый и скорее всего последний. — Конрад не сводил глаз с ее лица.
— Что так, Джек?
— Чувствую себя не в своей тарелке, понимаете? Словно все кругом ангелы в белых одеждах, а я — преступник.
Соседи по столу обменялись сочувственными взглядами и энергично закивали.
— Брат мой, мы все себя так чувствуем, — прошамкал старичок из Мичигана. — Лишь немногие из нас способны открыто признать это, прийти к Христу и просить о прошении. Верно, пастор Джим?
Пастор Джим уже набил рот круассанами с миндалем, а потому только кивнул в ответ.
Рука Ванды исчезла в сумочке, а Конрад запустил ладони под столешницу, приготовившись перевернуть стол.
В руках у Ванды оказались визитка и ручка.
— У меня есть отчет по баллистической экспертизе. Я знаю, что вы не убивали Ларри прошлой ночью, — шепнула она ему, записав телефонный номер на обороте карточки. — Я пока не могу доказать, что убил Макс Сиверс. — Карточка скользнула по скатерти к Конраду.
— Что это? — спросил он.
— Телефонный номер «Тюремного братства» — благотворительной организации, которая помогает несчастным, попавшим за решетку. Он вам понадобится, если не исчезнете отсюда сию же секунду.
Конрад недоуменно посмотрел на нее:
— Это еще почему?
— Потому что Макс Сиверс с двумя охранниками направляется к нашему столику.
Стоя на сцене, Серена заметила Макса Сиверса — нужно действовать. Она приблизилась к микрофону и начала молитву на семь минут раньше назначенного времени.
— Давайте же поднимемся и помолимся, — сказала она, наклонив голову. Серена отлично понимала, что президент еще не прибыл, и сенаторы на сцене явно застигнуты врасплох. Но поделать они уже ничего не могли, а сотни людей, поднявшись с мест в конференц-зале, преградили Сиверсу дорогу к столику Конрада.
— Боже Всемогущий, — начала она, — мы искренне молим Тебя простереть длань защиты над Соединенными Штатами, и да вселишь и взлелеешь Ты в сердцах граждан дух послушания и подчинения правительству, и да вскормишь в них братскую любовь и привязанность друг к другу и ко всем их согражданам в Соединенных Штатах…