слишком теплые батареи или немного запыленный дом, или еще что-то, совсем бессмысленно. Но я, признаться, еле сижу, засыпаю, от кофе тоже, может болею? Во всем подозрение на лень, очень внимательна и строга, в ленте проскальзывает Кинешма, и мне стремительно хочется увидеть, что такое Кинешма, и вообще, посмотреть все Иваново, и знать его лучше, чем ты, потому что тебя нет, а я есть. Кинешма – с мерянского – «темная, глубокая вода». Не держать зла не грустить, принять, смириться, не радоваться, но и не злиться, просто молчать.
▪ ▪ ▪
Белый – «Серебряный голубь», Карпов – «Пламень», Ремизов – «Пятая язва», Чулков – «Сатана», Свенцицкий – «Антихрист»[338].
Те, кто в ссоре, старались помириться перед Рождеством.
По народным приметам, любое доброе дело, сделанное 6 января, обязательно вернется вдвойне добром.
Обидно, что фокус Рождества смещается на 25 декабря. На настоящее и исконно российское 7 января у многих сил уже не остается. Напоминаем, что лучший способ приблизиться к отечественному чуду – отправиться на фестиваль «Русское Рождество» в Шую Ивановской области 6–9 января 2022 года.
Программа очень крутая!
Держать внутри солнце
7 / 01
Доброе утро! Светлое Рождество Христово! Будем учиться жить.
Да хватит уже думать о прошлом, хватит в прокрастинацию играть и искать себе возможности зависнуть в безвременье – ты живая и история идет вперед, и если будешь закапываться в прошлом, то ты потеряешь все.
▪ ▪ ▪
Дыхательные практики кундалини йоги.
▪ ▪ ▪
Протоиерей Валентин Свенцицкий. Собрание сочинений. Второе распятие Христа. Антихрист.
Я хочу написать свою исповедь. Но кто верит публичной исповеди? Да и какое имею я право публично исповедываться? Для этого нужно быть Августином, Руссо или Толстым. А я – только странный человек. Кому нужна моя исповедь? Между тем, я чувствую, что исповедаться мне необходимо, и именно публично. Почему? Но, может быть, это станет ясным из дальнейшего. Покуда, поверьте на слово, что это необходимо. С одной стороны – необходимо, с другой – невозможно. Как выйти из этих противоречий?
Зло, порок как таковой, не вызывает во мне ни малейшего протеста. О, как мне передать эту муку чувствовать себя ко всему одинаково мертвым, ко всему одинаковым ничто?! Внутри меня какая-то пустота, смерть и тьма. Страх смерти сковал душу, и мысль о смерти опустошила все. Я долго сам не знал этого. Жизнь и факты противоречили этому: ведь я чувствовал и чувствую искреннее отвращение, видя, как совершается какая-нибудь гнусность. Я считал себя благородным. Я думал, что порок так действует на меня. Все так думают обо мне и до сих пор. Но это ложь. Хоть на бумаге, хоть раз в жизни признаться в этой лжи и вздохнуть свободно.
Я заметил, что какую бы гнусность я ни думал, какую бы зверскую роль в своем воображении я ни играл, никогда ни малейшего протеста не шевелилось в моей душе. Больше того. Как бы скверно или несправедливо я ни поступил, сам поступок, как таковой, не вызывал во мне ни малейшего раскаяния. Умом я знал, что это называется дурным, безнравственным, но напрасно напрягал все усилия, чтобы почувствовать грех. И тут я понял, что во мне душа трупа. Я почувствовал тогда в первый раз, что во мне атрофировано нравственное чувство, что я урод. И это открытие привело меня в ужас не меньший, чем когда-то смерть бабушки. Я скоро заметил, что порок только тогда и возмущает меня, когда вижу, как он совершается, то есть когда он в ком-нибудь другом. И совершенно то же самое, что я безо всякого внутреннего протеста позволял самому себе, совершенное кем-нибудь другим, приводило меня в бешенство. Обличать благородно, с пламенным негодованием – моя стихия. Ну кому могло бы придти в голову, что такой моралист, с такими страстными порывами к добру – нравственный урод!
Я не могу простить грешнику не его грех, а его безразличное отношение и к смерти, и к вечным мукам. А потому у меня нет к нему ни любви, ни сострадания, ни желания исправить его для увеличения, так сказать, суммы добра. Во мне горит злоба к этому лицу. Мне хочется сделать ему больно; пробудить в нем раскаяние мне хочется для того, чтобы он был наказан муками своего раскаяния.[339]
Дружил с В. Ф. Эрном, был близко знаком с А. В. Ельчаниновым, П. А. Флоренским, С. Н. Булгаковым, Андреем Белым. Мировоззрение сформировали христианство, идеи В. С. Соловьева, творчество Ф. М. Достоевского и этика И. Канта.
Но если бы вы знали, сколько горечи выливается из души, как выматывается один нерв за другим, когда черта за чертой, со всеми подробностями – и чем ничтожнее подробность, тем ужаснее, – начнешь этак рисовать себе жизнь свою через много-много лет и посмотришь на себя с точки зрения «воспоминаний». [340]
Плач Иеремии:
На следующее же утро я решил, что обязательно должен пройтись по всем наиболее знакомым мне улицам и таким образом «начать новую жизнь». Мысль, конечно, до смешного ребяческая и даже, согласен, немножко странная наряду с грандиозными мыслями о пришествии Антихриста, финале мировой истории и т. д. Но кто же из людей, если честно пороется в своей памяти, не отыщет там таких же ребяческих фантазий наряду с самыми трагическими переживаниями? Уж такова психика наша; поверьте, что человек и за крокетной игрой может решиться на самоубийство. Поройтесь-ка в своей душе, и вы со мной согласитесь – конечно, если только раньше привыкли обращать внимание на то, что делается внутри вас. Хотя я заранее готов согласиться, что едва ли не большая половина людей совершенно не знает, чем живет и болеет их душа.
Нельзя зло никому причинять никогда. Только добро. Христианство оттого и жестоко-безжалостно, что на зло добром отвечает.
Любовь выражает человеческую личность! Ну, а что такое любовь-то! Поцелуи, объятья, сладкие улыбки. Или, может быть, любовь – это мучительство, это потребность бить, терзать, издеваться? Я не знаю, что такое любовь, и думаю, что люди выражаются не столько в любви, сколько в том, что они называют любовью. Для одного любовь – это полнолуние с соловьем, для другого – слезы, кровь, неистовое безумие, а для третьего любовь – отвращение.[341]