Как с землянином. По крайней мере, мне хочется в это верить.
Ну да. Профессиональная игра этнографа: «Обмани себя сам».
Ра спит часа два. За это время я прикидываю обстановку.
Ар-Нель бывал во Дворце. Его родня в незапамятные времена имела отношение к дворцовой гвардии – потому он не питает никаких иллюзий: заявившихся нежданными – убьют.
Правда, милый-дорогой Ча – по-настоящему хороший боец. Не салонный фехтовальщик, вроде всех моих знакомых аристократов, а хладнокровная машина смерти. Я пару раз видел, как он учит Ра; даже мне, дилетанту, ясно – у него совершенно другой подход. Даже если принять во внимание, что с Ра он просто играл, слегка поддаваясь, вероятно…
– Как я припоминаю, вот здесь и здесь – караул, – показывает Ар-Нель. – Стену проверяют – но я не уверен, что мы сможем подняться по обледенелой стене в мороз, даже если никто не будет смотреть в нашу сторону… Если только – через парк. Парк огорожен чугунной решеткой, по ней, я полагаю, перебраться можно… если тебе удастся обмануть стражу.
Я усмехаюсь.
– Поглядим по обстановке, Господин Ча. Можно и по обледенелой стене. Можно и через решетку. Можно и стражу обмануть, и глаза ей отвести, и усыпить. Я приблизительно понял.
Быстро взглядывает:
– Отвести глаза? Ах, великолепно! Если нам удастся никого не убить, это весьма повысит шансы.
Я киваю. Прикидываю, чем богат. Откровенно говоря, почти ничем.
Снаряжение этнографа скудно до безобразия. При мне – остатки изрядно потрёпанной аптечки и я сам. Мои земные навыки и знания, полученные в этом мире. И всё.
Я страшно самонадеян. Поэтому не строю планов, рассчитывая на интуицию и экспромт. Всё равно меня не готовили, как комконовца, в заговорщики.
Мы будим Ра, когда за пергаментом окон едва начинает сереть. Ра просыпается рывком, резко садится – и облегчённо вздыхает, встретившись с Ар-Нелем взглядами.
Заспанный камергер Семьи Ча приносит завтрак: полоски мяса в вафельных трубочках и варенье из местной айвы.
– Ти-У, – говорит Ар-Нель, – я уезжаю в Л-Та, надолго. Мой друг, Младший Л-Та, нуждается в моём обществе. Так и скажешь Отцу и Матери.
Ти-У кланяется, трёт глаза, уходит. Мне кажется, он бормочет что-то о «визитах в неподобающий час», но на его месте кто угодно ворчал бы, разбуженный ни свет, ни заря по барской прихоти.
Мы едим наскоро – и я вместе со своими аристократами. Ар-Нель увешался побрякушками, укутался в пушистый мех и выглядит безобидно, как зайчик – я начинаю понимать его тактику. Милый-дорогой Ча вечно держит джокер в рукаве, предпочитая, чтобы потенциальные противники не принимали его всерьёз. Молодец…
Ра, глядя на него, переплетает косу. Его рожица осунулась, выражение – решительное. Маленький Ра повзрослел в одночасье – внимательно слушает наши соображения, кивает, на всё готовый, а между бровей собрал острую складочку. Тяжело осознавать, что Деда Мороза не существует…
Мы выезжаем со двора разве что не затемно. Рассвет еле брезжит. Мир сер, белес; очень холодно. Я тихо радуюсь, что надел синтепленовую куртейку под шикарный дарёный плащ. Подо мной – обрезанная каурка, по статусу, но мои сообщники – на жеребцах.
По мне, жеребцы – гораздо менее удобный транспорт. С лошадьми в этом мире всё забавно: кобыл обычно в доме не держат, кобыл держит заводчик. Они тяжело существуют в конюшне и ходят под седлом, их дело – размножение, и никто не мучает скотину зря. Кобылы ходят в табуне; там же оставляют лучших жеребят, которым предстоит вступать в настоящие бои, когда они вырастут. Продаются жеребята-двухлетки, чуть-чуть не доросшие до зрелости и драк; обрезанные стоят дешевле, полноценные – дороже. Крестьяне обычно используют для извоза и полевых работ только меринов – те спокойны, послушны и нетребовательны, да и дешевизна важная вещь по мужицким доходам. Форс аристократа заключается в установлении контакта с полноценным жеребцом – более умным, горячим, нервным, требующим от человека опыта, твёрдой руки, терпения и искусства наездника. На жеребцах – любая здешняя кавалерия; в бой рвутся не только люди, но и кони, а тренированный боевой конь, не знающий страха в горячке сражения, подогретого инстинктом – отличный помощник, на которого можно положиться.
Со скотиной пониже рангом, чем кони, здешние фермеры управляются проще. Я ещё со времен поместья А-Нор помню: держат быка «на племя», а молодых бычков, предназначенных «в коровы» обрезают и дразнят племенного, провоцируя его спариваться. Скотники говорили, что выносливость животных такая операция довольно сильно понижает – но ведь на быках и свиньях не пахать, а плодятся они нормально. Долгие века бесконечной селекции постепенно выработали у сельскохозяйственной скотины терпимость к такой искусственной жизни.
Но лошади – это святое. С ними вступают в значительно более доверительную связь, чем на Земле; даже удила, скорее, средство управления, а не принуждения – как земной недоуздок. Истинный аристократ и настоящий наездник должен удержаться на своей лошади без седла и узды – управляя ею голосом и прикосновениями колена. Многим удаётся.
Ра, скажем, не по возрасту хорошо ладит с лошадьми. У него тореадорская посадка, а с жеребцом – те тёплые отношения, какие на Земле бывают у людей с собаками. Его гнедой встречает хозяина радостно, тыкается в плечо крупной усатой мордой с влажными глазами и торчащими, как у кабарги, клыками-бивнями. Такие бивни, просто-таки естественные стилеты, легко вспарывают кожаные куртки – это если цели не достигнет удар острого копыта, по рассказам конюхов, вбивающий пряжку ремня в позвоночник. С чужими лошадьми нужно быть очень осторожным. Идеальное боевое и верховое животное одновременно – на Земле таких нет. Воюющий мир…
Рыжий глянцевый жеребец Ар-Неля, плотный, тонконогий и очень красивый, с гривой, заплетенной в сложную прическу, косится на меня и злобно визжит. Ар-Нель угощает его кусочками вафли и половинками сушёных слив, но меня рыжая бестия всё равно не одобряет.
Сразу за воротами жеребцы срываются с места – их подгоняет жажда соперничества. Их хозяева чуточку бравируют навыками лихих наездников, поощряя своих зверюг меряться силами. Мой каурый вздыхает, припускаясь за ними; он, кажется, презирает эту тщету. Мне этот бедолага гораздо милее, чем свирепые необрезанные звери аристократов – я хорошо знаю, что от него ждать, я ему доверяю, он – мне. Я украдкой кормлю его акациевым сахаром, он не несёт, не кидается в драки – и слава Богу.
Лихим аллюром мы направляемся в столицу Кши-На, город Тай-Е, который, впрочем, местные жители предпочитают называть просто Столицей, словно Тай-Е – это её «священное», «благословлённое» имя, которое не называют вслух, обращаясь к родственникам. Столица – общая родина, или, во всяком случае, общая любовь. Отвлечённое, обобщённое название – явный признак нежного отношения жителей государства.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});