Таким образом, между днем и ночью мы проезжали расстояние между двумя ямами, делая из двух дневных переходов один, и ехали больше ночью, чем днем. Там стояла сильнейшая стужа, поэтому они одолжили нам козьи шубы мехом наружу. Во вторую субботу[432] Рождественского поста, вечером, мы проезжали через одно место среди очень страшных скал, и проводник наш прислал просить меня произнести какие-нибудь молитвенные (bona) слова, чтобы ими можно было обратить в бегство демонов, так как на этом переходе демоны обычно внезапно уносили людей. И неизвестно было, что с ними делалось. Иногда демоны похищали лошадь, оставив человека; иногда они извлекали у человека внутренности, оставив на коне его телесную оболочку (busto), и многое тому подобное часто совершалось там. Тогда мы запели громким голосом «Верую во единого Бога» и, по милости Божией, проехали невредимо со всеми спутниками.
С того времени они стали меня просить, чтобы я написал им бумаги, дабы они могли носить их над головами своими, и я говорил им: «Я научу вас слову, которое вы будете носить в сердце вашем и через которое спасутся души ваши и тела ваши навеки». И всегда, когда я хотел их учить, мой толмач был не способен для этого. Однако я написал им «Верую во единого Бога» и «Отче наш», говоря: «Здесь написано то, чему человек должен верить о Боге, и молитва, в которой просят у Бога о всем том, что необходимо для человека; поэтому твердо веруйте в то, что здесь написано, хотя вы и не можете понять это, и просите у Бога, чтобы Он сделал для вас то, что содержится в написанной здесь молитве, которой Он Сам собственными устами научил Своих друзей, и я надеюсь, что Он спасет вас». Другого я не мог сделать, так как произносить учительные слова при посредстве подобного толмача было очень опасно, даже невозможно, потому что он сам не знал их.
Глава тридцатая. О земле найманов, о смерти Кен-хана, о его жене и старшем сыне
После этого мы въехали на ту равнину, на которой был двор Кен-хана[433]. Эта земля прежде принадлежала найманам, которые были собственно подданными пресвитера Иоанна. Но тогда я не видал этого двора, а видел его при возвращении. Все-таки здесь я расскажу вам, что случилось с родством Кен-хана, его сыном и женами. По смерти Кен-хана Бату пожелал, чтобы Мангу был ханом. О смерти же самого Кена я не мог узнать ничего достоверного. Брат Андрей говорил мне, что Кен умер от одного врачебного средства, данного ему, и подозревал, что это средство приказал приготовить Бату. Однако я слышал другое. Именно Кен сам позвал Бату, чтобы тот пришел поклониться ему, и Бату пустился в путь с великой пышностью. Однако он сам и его люди сильно опасались, и он послал вперед своего брата по имени Стикана, который, прибыв к Кену, должен был подать ему чашу за столом, но в это время возникла ссора между ними, и они убили друг друга.
Вдова этого Стикана[434] удержала нас на один день, прося войти в ее дом и благословить ее, то есть помолиться за нее. Итак, по смерти Кена был по желанию Бату избран Мангу, и он был уже избран, когда брат Андрей был там. У Кена был брат по имени Сиремон[435], который по совету жены Кена и его вассалов выступил с большою пышностью по направлению к Мангу, как бы собираясь поклониться ему. Однако на самом деле он намеревался убить его и уничтожить весь его двор. И когда он был уже вблизи Мангу, на расстоянии одного или двух дневных переходов, одна из повозок его сломалась и остановилась на дороге, и, пока кучер трудился над ее починкой, прибыл нечаянно один из людей Мангу, который оказал ему помощь. И он столько расспрашивал об их пути, что упомянутый кучер открыл ему то, что намеревался сделать Сиремон. Тогда человек Мангу, удаляясь и как бы не обратив внимания на сообщение, пошел к табуну лошадей и взял наиболее сильную лошадь, какую только мог выбрать.
Скача ночь и день, он с поспешностью прибыл ко двору Мангу и сообщил ему то, что услышал. Тогда Мангу, созвав быстро всех своих людей, приказал окружить свой двор 4 кругами вооруженных людей, чтобы никто не мог войти. Остальных он отправил против Сиремона; те захватили его, не подозревавшего, что его план был открыт, и привели ко двору со всеми его людьми. Когда Мангу выставил ему упомянутое обвинение, он тотчас сознался. Тогда он был убит, а с ним старший сын Кен-хана и также триста из более знатных татар. Послали также за госпожами[436], которых бичевали раскаленными головнями, чтобы они сознались. После сознания их умертвили. Малютка, сын Кена, который не только не мог быть способен на заговор, но даже и знать о нем, был оставлен в живых, и ему предоставили двор отца со всеми принадлежавшими к нему животными и людьми. Мы проехали мимо этого двора при возвращении, и мои проводники не осмелились на пути туда или обратно пристать к этому двору. «Ибо в печали сидела владычица народов и не было у нее утешителя». Затем мы снова поднялись на горы, направляясь все к северу.
Глава тридцать первая. О приезде нашем ко двору Мангу-хана
Наконец, в день блаженного Стефана мы въехали на равнину, обширную как море, так что нигде на ней не виднелось никакой горки, а на следующий день, в праздник святого евангелиста Иоанна[437], мы прибыли ко двору упомянутого великого государя. Когда же мы были еще на пять дней пути от него, тот ям, у которого мы провели ночь, хотел было направить нас по какой-то обходной дороге, так что нам надлежало бы страдать еще более пятнадцати дней. И как я узнал, ему хотелось сделать это для того, чтобы мы проехали через Онанкеруле, то есть через их собственную землю, в которой находится двор Чингисхана; другие говорили, что они хотели сделать это для того, чтобы сделать дорогу более продолжительной и больше выказать свое могущество. Ибо так обычно поступают они с людьми, прибывающими из стран, неподвластных им. И наш проводник с большим трудом добился того, чтобы мы ехали по прямой дороге.
По поводу этого события нас задержали от рассвета до третьего часа дня. Во время также этого пути тот секретарь, которого мы дожидались в Кайлаке, сказал мне, что в грамоте Бату, которую он посылал Мангу-хану, содержалось сообщение, будто вы искали войска и помощи от Сартаха против сарацин. Тогда я выразил сильное удивление и пришел даже в беспокойство, так как знал и содержание вашей грамоты, и то, что в вашей грамоте не было об этом никакого упоминания, кроме того, что вы внушали ему быть другом всех христиан, воздвигнуть крест и быть недругом всех недругов креста; и еще, так как толмачами были армяне из Великой Армении, сильно ненавидевшие сарацин, [я опасался], как бы они случайно не перевели по своему усмотрению чего-нибудь нарочно с целью вызвать ненависть и затруднения против сарацин. Поэтому я замолчал, не говоря ничего ни за, ни против, так как боялся противоречить словам Бату, чтобы не попасть в клеветники без должного основания. Итак, в упомянутый выше день мы приехали к названному двору.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});