Читать интересную книгу История российского мусульманства. Беседы о Северном исламе - Равиль Бухараев

Таким образом, царь использовал денежную недостачу как предлог убить сразу двух зайцев – остаться верным халифу и в то же время сохранить все свои экономические и политические связи, оставшись верным тому ханафитскому толку ислама, который исповедовали хорезмийские и другие среднеазиатские купцы, а также большинство тюркского населения Средней Азии. Из заметок ибн Фадлана ясно, что еще до этого прибытия у царя были ханафитские вероучителя, во всяком случае, имам и муэдзин его собственной царской мечети. Эти люди наверняка прибыли именно из Средней Азии, с которой Волжскую Булгарию уже давно соединяли как торговые и культурные, так и политико-династийные связи: ранее ибн Фадлан отмечал, что огузский предводитель Этрек сын Катагана был тестем царя булгар, отдавшим за него свою дочь или сестру[188].

Торговая прослойка булгарского общества, также исповедовавшая через свои связи ислам ханафитского толка, нуждалась в сильной государственной власти, укрепленной, помимо единства веры, так же и единством тонкостей вероучения, которые при всей своей внешней незначительности всегда вызывают самые яростные споры. Приняв шафиитский ислам, царь булгар оказался бы в изоляции от торгового класса своей страны, который обеспечивал экономическое и культурное процветание Волжской Булгарии.

Но этого не случилось – с отъездом багдадского посольства осенью того же 922 года ничто уже не смущало ни царя, ни его подданных в выборе именно ханафитского ислама, последователями которого является и сегодня подавляющее большинство российских мусульман.

Есть и еще одно обстоятельство, отмеченное ибн Фадланом, о котором спорили поволжские мусульмане и через тысячу лет – в начале XX века. Этот вопрос касается краткости летних ночей в средней полосе, которая делает несколько затруднительной точное соблюдение распорядка ночного и предрассветного намазов. Рассказывая об этом, ибн Фадлан, как всегда, приводит изумительные детали повседневной жизни тех древних времен, а заодно, как и в случае с индийским купцом, походя говорит нам о том, каким пестрым и многонациональным было булгарское государство еще на самой заре своего существования:

«Как-то пришел ко мне в юрту один случайно оказавшийся в этих краях портной из Багдада[189], чтобы поговорить. За разговором мы просидели столько, сколько необходимо для прочтения чуть меньше седьмой части Корана. При этом, прислушиваясь, ожидали ночного Азана. Но вот звуки Азана. Мы вышли их юрту, а заря уже занималась. Тогда я спросил муэдзина: «Какой Азан ты провозгласил?» «Предрассветный Азан», – ответил он. Я же спросил: «А ночной, последний?» Он сказал: «Мы читаем его молитву вместе с Азаном при заходе солнца». «А ночью?» – спросил я. «Видишь ли», – ответил но, – «она была еще короче, чем эта, но теперь она стала прибавляться». Далее он сообщил, что уже месяц не спит ночами, боясь упустить утреннюю молитву[190]».

Этот рассказ свидетельствует как о богобоязненности двух багдадцев и самого муэдзина, так и о проблеме, с которой багдадцам не приходилось сталкиваться. Действительно, в летнее время в средней полосе России приходится сдваивать послезакатную и ночную молитву, и даже тогда время заутренней молитвы наступает очень быстро. Эта географическая проблема, как мы уже сказали, вызвала целый богословский спор, в ходе которого отдельные поволжские богословы даже предлагали вовсе отменить ночную молитву.

В этой связи у наших собеседников может возникнуть естественный вопрос: «А как же тогда должны молиться люди на Крайнем Севере, где день и ночь длятся по полгода?» Если ислам претендует на универсальность, в нем самом должен содержаться ответ на этот вопрос, и он действительно есть. Среди пророческих преданий о Последнем Времени есть одно, согласно которому Святой Пророк сказал, что в Последние Времена день и ночь будут длиться по полгода. Как же тогда соблюдать время молитвы, спросили его. Он сказал, что следует молиться по распорядку собственного дня.

Действительно, пять обязательных намазов разделены примерно равными промежутками времени, и определение их по солнцу, помимо удобства отсчета времени, имеет тот дополнительный смысл, что никакая молитва не должна совершаться в момент восхода и заката, а также тогда, когда солнце стоит в зените, поскольку в эти минуты совершают свои молитвы солнцепоклонники. Таким образом, указания Святого Пророка о времени совершения молитв были призваны обезопасить верующих от возможного подражания язычникам, что в эпоху начального ислама имело вполне определенный смысл.

Для человека, который понимает сокровенную внутреннюю суть мусульманских указаний, такой опасности не существует, поэтому он может совершать пять обязательных намазов в любых географических широтах. Ведь смысл намаза – не во внешних проявлениях религиозности, но в возможности общаться с Создателем и очищаться собственной молитвой, по крайней мере, пять раз в день. Человек, сознательно чувствующий в этом необходимость (а такая необходимость действительно возникает у верующего с течением времени), не станет совершать тяжких греховных деяний в промежутках между намазами, поскольку постоянно знает, что вскоре должен предстать пред Всевышним.

Такова идеальная суть мусульманского намаза, и люди сами несут ответственность, как за свое поведение, так и за соблюдение этой идеальной сути.

Надо думать, что ибн Фадлану не раз приходилось говорить об этом с новообращенными мусульманами Волжской Булгарии. Он передвигался по стране вместе с царем, записывая свои наблюдения за природой и обычаями булгар, пока, наконец, царь не отправился «на реку Джавшыр» и не расположился там лагерем на два месяца. Именно здесь, на реке Малый Черемшан, на территории, традиционно занимаемой булгарским племенем «серебряных» булгар (берсула), должна была совершиться присяга новой вере. Место это было выбрано царем, по всей видимости, не случайно, поскольку именно здесь, как говорят краеведы, на одном из многочисленных святых родниках Булгарии находился главный жертвенник верховному божеству Тенгри. На этом священном для всех булгарских племен месте и произошло историческое событие, о котором, к сожалению, умалчивает хроника ибн Фадлана, хотя он со свойственной ему любознательностью отмечает и мелководье реки Малый Черемшан (Джавшыр) и окружающую «дикую» лесную местность.

Мы можем лишь догадываться о причине, по которой царь булгар созвал к себе все подчиненные ему племена. Первой гипотезой о причине такого всеобщего созыва явилась бы, конечно, гипотеза о массовом принятии ислама племенами булгарского союза. В таком случае легко представить себе, что такая присяга или, по-арабски, Бай’а, совершилась под руководством царя, когда все входящие в лоно ислама должны были лишь повторить символ мусульманской веры: «Ла иллаха иль Аллахи, Мухаммад ар-Расул Уллахи», то есть «Никто и ничто не достойно поклонения, кроме Аллаха, и Мухаммад – Посланник Его». Скорее всего, это было именно так, поскольку такая присяга, как утверждает лейденская «Энциклопедия ислама», имеет двоякий смысл:

«Бай’а имеет две основных цели, которые различаются как по своему охвату, так и по своей природе. Первая цель является по сути приверженностью к религиозной доктрине и признанием уже существующего авторитета, от которого она исходит. Именно в таком смысле Бай’а совершалась в отношениях между Пророком и его новыми сторонниками. В том же смысле, но в более ограниченных масштабах, Бай’а применялась просто в признание уже существующей власти человека и в обещание повиновения ему. В этом значении Бай’а служила присягой новому халифу, чье право на наследование было установлено завещанием его предшественника[191]».

Следовательно, совершенная на Малом Черемшане присяга также имела двойное значение – во-первых, как утверждение о переходе в ислам и, во-вторых, как новое признание авторитета царя, чья власть в качестве мусульманского владыки была отныне освящена халифом. Но есть и другая версия сбора булгарских племен, которая, впрочем, не отвергает уже изложенную, но лишь дополняет и расширяет ее. Татарский ученый Ф. Хузин, например, предполагает, что царь Джафар ибн Абдаллах созвал подчиненные ему племена «вовсе не для принятия ислама, но в целях заложения новой крепости, города, ставшего в скором времени столицей государства»[192].

Действительно, зная о намерении царя построить крепость, о которой он писал халифу ал-Муктадиру, мы можем вместе с Ф. Хузиным и другими учеными предположить, что закладка такой крепости в центре тогдашних булгарских земель произошла именно в указанное ибн Фадланом время. Однако это никак не отрицает возможности использования царем сбора племен для укрепления своей власти в свете новой веры, которую к тому времени исповедовало уже значительное число жителей Волжской Булгарии. Указанный выше двойной смысл присяги о принятии веры приводит нас именно к такому выводу, и мы не можем согласиться с гипотезой Ф. Хузина, что «в 922 году не произошло официального принятия ислама, тем более окончательного и всенародного, как это обычно представлялось[193]».