тот делает шаг вперед, – расскажет тебе все, что ты захочешь узнать.
Эрай отворачивается, принимает из рук юного воина шлем, увитый синими и красными лентами, идет прочь. Лагерь вокруг нас приходит в движение, часть воинов расходятся, другие следуют за своим вождем.
Старик молча стоит рядом со мной.
– Расскажи, – говорю я ему, – с кем вы воюете.
38
Я не знала, сколько прошло времени. Солнце уже не палило так ярко, тени удлинялись, но вечер все не наступал. Воздух становился холоднее, полнился предвкушением зимы, и казалось – вот-вот небо окрасится алым, по земле потекут сумерки. Но дневной свет все не угасал.
В этом мире ночь не спешит, подкрадывается постепенно.
Хорошо, что это так. Гораздо тяжелее было бы ждать в темноте.
Первые мгновения были самыми долгими. Я замерла, глядя вслед Мельтиару, – знала, что могу себе это позволить: здешние люди не удивятся, сочтут обычной слабостью влюбленной девушки. Мельтиар не обернулся, и это тоже было правильно.
Я смотрела ему вслед, пока он не скрылся из виду. Даже издалека он выделялся: высокий, безоружный, одетый в черное – слепящий росчерк среди пыльной толпы. Потом шатры и люди заслонили его, и я вздохнула, обняла оружие и позволила переводчику увести меня прочь.
Я боялась за Мельтиара. Его не учили искусству скрытых, он не учился плести беседу, говорит прямо и не сумеет обмануть, если потребуется. Но здесь военный лагерь, может быть, тут все прямолинейны, не придется искажать правду? Но я уже обманула этих людей, пришла к ним с оружием, утаила, что я воин.
И поэтому могла выглядеть любопытной: вертела головой, смущенно опускала глаза, встретившись с кем-то взглядом. И считала. Считала улицы, палатки, повороты. Запоминала путь.
Шатер, к которому мы пришли, отличался от прочих. Дверная занавесь была отдернута, обвязана белым шнуром, а над входом качались бубенцы, позвякивали в такт ветру. Изнутри тянулся странный запах, горьковатый и чистый – словно тут жгли высушенные полевые травы, окуривали ими палатку.
– Здесь тебя никто не потревожит, – сказал переводчик.
Я шагнула внутрь, а он остался за порогом – словно за запретной чертой, которую нельзя переступать. Я осторожно опустила оружие на пол, вопросительно взглянула, и переводчик заговорил снова.
Звуки чужой речи казались тяжелыми и резкими, смысл слов с трудом оседал в мыслях. Глаза еще не привыкли к полумраку, я оглядывалась, но видела лишь неясные тени. Я кивала, стараясь быть растерянной и встревоженной, а переводчик говорил. Рассказывал, где что лежит, что находится рядом с шатром и куда мне позволено заходить, а куда нет. Объяснял, как найти обратный путь, и много раз просил простить за скромный прием.
– Мы не ждали женщин, – повторял он. – Здесь нет того, к чему ты привыкла. Но клянусь, каждый будет почтителен с тобой, как со старшей сестрой. Никто не потревожит тебя ни здесь, ни в умывальной палатке, ни снаружи.
Я хотела спросить, почему тут нет женщин, но вместо этого улыбнулась, неуверенно и слабо, и сказала:
– Наше путешествие было таким тяжелым, что военный лагерь кажется мне дворцом.
Должно быть, это оказались нужные слова. Переводчик пожелал мне спокойного дня, задернул дверную штору и ушел.
Я зажмурилась, посчитала до десяти и открыла глаза. Шатер перестал быть нагромождением сумрачных теней.
Сквозь крохотное окошко в крыше падал свет, наискось рассекал палатку. Пылинки взлетали и клубились в солнечных лучах. Ветер хлопал оконной шторкой, луч света то гас, то вспыхивал снова.
Мне стало тоскливо.
Черные палатки, где я ночевала во время войны, и разноцветные шатры Аянара – все они так далеко. Наш город, наш мир – в бесконечной дали. Чужой лагерь, чужие люди. «Здесь не видно звезд», – так сказал Мельтиар.
Шатер был таким же безрадостным и тусклым, как мои мысли. Внутри полотнища еще сохранили цвет – желтоватый сухой оттенок. Солнечный луч падал на кровать – низкую, укрытую шкурами и белым одеялом. Поодаль – деревянный стол и два стула, раскладных, с сиденьями из грубой кожи.
Я села на кровать, положила оружие возле себя. Мне было спокойнее рядом с черными стволами, тоска отступала, уже не мешала думать. Я смотрела, как незаметно сдвигается луч света, как пляшут пылинки, – и ждала. Мгновения текли медленно, я не могла понять, минуты прошли или часы, и уже готова была позвать Мельтиара, – но он заговорил первым.
Нам придется остаться здесь до завтра. Его мысль вспыхнула, затмив сумрачный шатер и тягость ожидания. Сейчас обхожу с ними лагерь. Потом приду к тебе.
Я надеялась, что это значит «скоро», но солнечный луч исчез, и сумрак и холод окутали палатку, прежде чем Мельтиар вернулся.
– Дальше от берега горы становятся выше. – Огонь бился в каменной плошке, алыми отсветами падал на лицо Мельтиара. – Битвы идут за плодородные долины и за святые места. Это один народ, просто передрались.
Мы сидели на кровати, прижавшись друг к другу и завернувшись в шкуру – она пахла пылью и все тем же ароматом высушенных трав. На столе перед нами громоздились тарелки с сушеным мясом, кислыми яблоками и россыпью вареных зерен, незнакомых на вкус. Еду принесли вскоре после возвращения Мельтиара – оставили у входа. Я не заметила, кто приходил, лишь увидела тень за дверной занавесью и услышала перезвон бубенцов.
Холод проникал сквозь полотнища шатра, тек по полу. Я сжимала горячую руку Мельтиара и слушала.
– Человек, с которым я буду говорить завтра, – военный лидер, – рассказывал Мельтиар. – Но над ним есть старший. В родстве с ним по крови. Кажется, брат.
Мельтиар запнулся об это слово, и я засмеялась. Слова, означающие родство, так редки в нашей речи, что нетрудно забыть, как они звучат. Может быть, я даже не вспомню их все. Не то что в языке врагов.
Что если здешние люди такие же? Что если семья и кровные узы для них важнее всего, а магии нет вовсе, только чуждая сила, как у всадников? Нет, это невозможно, ведь искусство всадников нам недоступно, а Мельтиар прикоснулся к барьеру этих людей и научился их волшебству.
Он рассказал мне все – яркими всполохами мыслей. О том, что мы отрезаны от своего мира и от отряда, ждущего на берегу. Мельтиар не видит их, не может окликнуть.
Отрезаны. Смогу ли я найти свою команду во сне?
Эта мысль, внезапная и незваная, полоснула меня. Я замерла, крепче сжав ладонь Мельтиара. Долгое плаванье, берег другого мира, чужая земля, незнакомые воины – слишком много нового я видела за эти дни и забыла. Забыла!
Забыла, что сегодня снова должна погрузиться в белый сон, найти Коула и Кори.
Сегодня?
– Сколько дней, – спросила я, – прошло после бури?
– Пять дней, – ответил Мельтиар.
Я улыбнулась, кивнула. Сегодня. Я найду их, увижу, смогу поговорить.
Зажмурившись, я собрала все силы, сжала тревогу в безмолвные слова,