это завещание устарело, и из-за определённой формулировки недействительно. Я посчитал, что будет неизмеримо лучше и разумнее, если я позволю брату самому судить о документе. Я знал: когда он его увидит и убедится в абсолютной безосновательности своих претензий, это станет для него ужасающим разочарованием. Вот почему я хотел поговорить с ним лично, а не формально – через юристов – хотя, возможно, второй путь был бы более правильным. А так я всего лишь изложил ему факты, причём исключительно дружелюбно».
Молодой граф Брокелсби дал это довольно пространное и совершенно добровольное объяснение спокойным, тихим голосом, с большим достоинством и редкостной простотой, но коронера оно, похоже, не впечатлило, потому что он спросил очень сухо:
«Вы расстались дружески?»
«С моей стороны – безусловно».
«Но не с его стороны?» – не отступал коронер.
«По-моему, он был вполне естественно раздражён тем, что его поверенные поступили так неблагоразумно».
«И вы не пытались позже в тот же день уладить какие-либо недовольства, которые могли возникнуть между вами?» – спросил коронер, как-то по-особенному выделяя каждое произнесённое им слово.
«Если вы имеете в виду, навещал ли я брата в тот день ещё раз – нет».
«И ваша светлость не может дать нам никаких дополнительных сведений, которые могли бы пролить свет на тайну, окружающую смерть достопочтенного Роберта де Жанвиля?» – не унимался коронер.
«К сожалению, не могу», – твёрдо ответил граф Брокелсби.
Коронер по-прежнему выглядел озадаченным и задумчивым. Казалось, что он продолжит обосновывать свою точку зрения; каждый чувствовал, что за допросом свидетеля что-то скрывается, и все ломали себе голову, каким же будет следующее доказательство. Граф Брокелсби немного подождал, а затем, по знаку коронера, покинул ложу для дачи показаний, чтобы поговорить со своим адвокатом.
Вначале он не обращал внимания на показания кассира и портье «Кастл-отеля», но постепенно понял, что слова этих свидетелей достаточно важны, и брови его нахмурились в тревожном изумлении, а лицо побледнело.
Мистер Тремлетт, кассир в отеле, завладел вниманием суда. Он заявил, что достопочтенный Роберт Ингрэм де Жанвиль прибыл в отель в восемь часов утра 13-го числа; он получил ту же самую комнату, которую обычно занимал в «Кастле», а именно номер 21, и сразу же отправился туда, заказав завтрак в номер.
В одиннадцать часов утра граф Брокелсби навестил своего брата и оставался с ним примерно до двенадцати. Днём покойный уходил из отеля и вернулся на ужин к семи часам в компании с джентльменом, которого кассир отлично знал – мистером Тимоти Беддингфилдом, юристом с Парадайз-стрит. Джентльмены поужинали внизу, а затем поднялись в комнату достопочтенного мистера де Жанвиля, чтобы выпить кофе и выкурить сигары.
«Я не могу сказать, когда ушёл мистер Беддингфилд, – продолжил кассир, – но, по-моему, я видел его в холле около 21:15. На нём были макинтош[89] поверх парадной одежды и шотландская шапочка[90]. Как раз в это время в гостиницу из Лондона прибыло множество гостей; зал был переполнен, и толпа американцев, так сказать, монополизировала бо́льшую часть нашего персонала, поэтому я не могу твёрдо заявить, что действительно видел мистера Беддингфилда, хотя совершенно уверен, что именно мистер Тимоти Беддингфилд, которого я знаю в лицо, ужинал и провёл вечер вместе с достопочтенным мистером де Жанвилем. В десять вечера я завершил работу, и ночной портье остался в холле в одиночестве».
Показания мистера Тремлетта были в основном подтверждены официантом и швейцаром. Оба видели, как покойный появился в отеле в семь вечера вместе с джентльменом, чьё описание совпало с описанием внешнего вида мистера Тимоти Беддингфилда (которого, однако, сами они не знали).
На этом этапе судебного разбирательства председатель жюри поинтересовался, почему мистер Тимоти Беддингфилд не вызван в суд в качестве свидетеля, на что последовал ответ детектива-инспектора, ведущего дело, что сей джентльмен, по всей видимости, уехал из Бирмингема, но вскорости ожидается его возвращение. Коронер предложил отложить заседание до появления мистера Беддингфилда, но по настоятельной просьбе детектива согласился заслушать показания Питера Тиррелла, ночного портье в отеле «Кастл». Возможно, вы помните, как ему удалось произвести самую большую сенсацию из всех, связанных с этим экстраординарным и кошмарным случаем.
«Я в тот день впервые дежурил в «Кастле», – начал он, – а раньше я работал ночным портье в «Брайте», что в Вулверхэмптоне. Как только я приступил к дежурству в десять вечера, какой-то джентльмен подошёл ко мне и спросил, может ли он увидеть достопочтенного Роберта де Жанвиля. Я ответил: «По-моему, он у себя, но я сейчас отправлю посыльного и удостоверюсь». Джентльмен возразил: «Не стоит. Не беспокойтесь, я знаю его комнату. Номер двадцать один, не так ли?» И ушёл наверх, прежде чем я успел вставить хотя бы слово».
«Он называл какое-либо имя?» – спросил коронер.
«Нет, сэр».
«Опишите его».
«Молодой джентльмен, сэр, насколько я помню, в макинтоше и шотландской шапочке, но я не очень хорошо разглядел его лицо, поскольку он стоял спиной к свету, шапочка наползала на глаза, и он говорил со мной меньше минуты».
«Оглядитесь вокруг, – тихо произнёс коронер. – Есть ли в этом суде хоть один человек, похожий на того джентльмена, о котором вы говорите?»
Среди зрителей воцарилась трепетная тишина, когда Питер Тиррелл, ночной портье отеля «Кастл», повернул голову к толпе и медленно обвёл взглядом множество присутствующих лиц. На мгновение он, казалось, заколебался – только на мгновение. А затем, как будто смутно осознавая, какое роковое значение могут иметь его слова, он веско кивнул и промолвил:
«Я не могу с уверенностью утверждать».
Коронер попытался надавить на свидетеля, но тот с истинно британской невозмутимостью повторил: «Я не могу с уверенностью утверждать».
«Что же было дальше?» – спросил коронер, чья настойчивость не увенчалась успехом.
«Джентльмен поднялся наверх, сэр, и примерно через четверть часа он снова спустился, и я выпустил его. Он очень спешил, бросил мне полкроны и пожелал спокойной ночи».
«И, хотя вы тогда ещё раз увидели его, но не можете сказать нам, присутствует ли он в зале?»
И вновь взгляд портье, словно инстинктивно, остановился на некоем лице; и вновь свидетель колебался в течение секунд, казавшихся долгими часами, в течение которых честь человека, да и сама его жизнь висели на волоске.
Затем Питер Тиррелл медленно повторил: «Я не могу с уверенностью утверждать».
Но и коронер, и присяжные, да и все зрители в переполненном суде заметили, что взор портье во время этого молчаливого колебания задержался на лице графа Брокелсби.