Читать интересную книгу Метафизика бытия - Юрий Зенин

— Русский человек [в отличие от типичного западноевропейского «буржуа»]страдает от бессмыслицы жизни. Он остро чувствует, что, если он просто «живет, как все» — ест, пьёт, женится, трудится для пропитания семьи, даже веселится обычными земными радостями, он живет в туманном, бессмысленном водовороте, как щепка уносится течением времени, и перед лицом неизбежного конца жизни не знает, для чего он жил на свете. Он всем существом своим ощущает, что нужно не «просто жить», а жить для чего-то. Но именно типичный русский интеллигент думает, что «жить для чего-то», значит жить для соучастия в каком-то великом общем деле, которое совершенствует мир и ведет его к конечному спасению. Он только не знает, в чем же заключается это единственное, общее всем людям дело, и в этом смысле спрашивает: «Что делать»?

Не находя ответа на этот «вопрос самой жизни», русский человек, со слов Франка: «Считает нужным отмахиваться от этого вопроса, прятаться от него и [он] находит величайшую жизненную мудрость в такой «страусовой политике»». Далее Франк продолжает:

— Этот прием воспитывания в себе и других забвения к самому важному, в конечном счете, единственно важному вопросу жизни определен, однако, не одной только «страусовой политикой», желанием закрыть глаза, чтобы не видеть страшной истины. По-видимому, умение «устраиваться в жизни», добывать жизненные блага, утверждать и расширять свою позицию в жизненной борьбе обратно пропорционально вниманию, уделяемому вопросу о «смысле жизни».

Есть хорошая русская пословица: «Гром не грянет — мужик не перекрестится». Задвигая на потом «вопрос жизни» человек всеми силами имитирует некую деятельность, которую уместнее бы было назвать просто «мышиной вознёй», ибо она не имеет никакого стратегического вектора и, в конечном счёте, всецело подчинена каким-то меркантильным тактическим интересам. Порой лишь только тогда, когда человека действительно и по-настоящему «прижмёт», он начинает более-менее задумываться над этим неудобным для него вопросом. Так, например, произошло и с нашей русской эмиграцией, в волну которой попал сам Франк. Он с горечью пишет:

— Легко было не задумываться над этим вопросом, когда жизнь, по крайней мере внешне видимая, текла ровно и гладко, когда — за вычетом относительно редких моментов трагических испытаний, казавшихся нам исключительными и ненормальными — жизнь являлась нам спокойной и устойчивой, когда у каждого из нас было наше естественное и разумное дело и, за множеством вопросов текущего дня, за множеством живых и важных для нас частных дел и вопросов, общий вопрос о жизни в ее целом только мерещился где-то в туманной дали и смутно-потаенно тревожил нас. Особенно в молодом возрасте, когда разрешение всех вопросов жизни предвидится в будущем, когда запас жизненных сил, требующих приложения, это приложение по большей части и находил, и условия жизни легко позволяли жить мечтами, — лишь немногие из нас остро и напряженно страдали от сознания бессмысленности жизни. Но не то теперь.

Потеряв родину и с нею естественную почву для дела, которое дает хотя бы видимость осмысленности жизни, и вместе с тем лишенные возможности в беспечном молодом веселии наслаждаться жизнью и в этом стихийном увлечении ее соблазнами забывать о неумолимой ее суровости, обреченные на тяжкий изнуряющий и подневольный труд для своего пропитания, мы вынуждены ставить себе вопрос: для чего жить? Для чего тянуть эту нелепую и тягостную лямку? Чем оправданы наши страдания? Где найти незыблемую опору, чтобы не упасть под тяжестью жизненной нужды?

Где найти? Чем оправданы? Для чего жить? И ведь действительно, под гнётом невзгод, начиная, может быть первый раз в своей жизни серьёзно задумываться о смысле жизни, человек не находит прямых и понятных ответов, и этот смысл как бы ускользает от него. Мало того, он может даже придти в своих умозаключениях к выводу, что в суровой действительности, окружающей нас, вообще нет никакого смысла для человеческого существования:

— Правда, большинство русских людей еще старается отогнать от себя эти грозные и тоскливые думы страстной мечтой о будущем обновлении и возрождении нашей общей русской жизни. Русские люди вообще имели привычку жить мечтами о будущем; и раньше им казалось, что будничная, суровая и тусклая жизнь сегодняшнего дня есть, собственно, случайное недоразумение, временная задержка в наступлении истинной жизни, томительное ожидание, нечто вроде томления на какой-то случайной остановке поезда; но завтра или через несколько лет, словом, во всяком случае вскоре всё изменится, откроется истинная, разумная и счастливая жизнь; весь смысл жизни — в этом будущем, а сегодняшний день для жизни не в счёт…

Но если полагать, что этот сакральный смысл находится действительно где-то в будущем, что только нашим внукам, а может быть, лишь правнукам будет суждено жить осмыслено, то возникает закономерный вопрос: «А мы и наши предки для чего тогда жили»? Кто мы? Лишь навоз и удобрение для будущих поколений? Франк вопрошает:

— Неужели можно признать осмысленной роль навоза, служащего для удобрения и тем содействующего будущему урожаю? Человек, употребляющий навоз для этой цели, для себя, конечно, поступает осмысленно, но человек в роли навоза вряд ли может чувствовать себя удовлетворенным и свое бытие осмысленным.

Далее он задаётся вопросом:

— Есть какая-то чудовищная несправедливость, с которой совесть и разум не может примириться, в таком неравномерном распределении добра и зла, разума и бессмыслицы, между живыми участниками разных мировых эпох — несправедливость, которая делает бессмысленной жизнь, как целое. Почему одни должны страдать и умирать во тьме, а другие, их грядущие преемники, наслаждаться светом добра и счастья? … (если)жизнь в целом имеет смысл — тогда она должна иметь его в каждое свое мгновение, для каждого поколения людей и для каждого живого человека, сейчас, теперь же… Все дела человека и человечества — и те, которые он сам считает великими, и то, в котором он усматривает единственное и величайшее свое дело — ничтожны и суетны, если он сам ничтожен, если его жизнь по существу не имеет смысла…

И, в конце концов, приходит к печальному выводу:

— Что бы ни совершал человек и чего бы ему ни удавалось добиться, какие бы технические, социальные, умственные усовершенствования он ни вносил в свою жизнь, но принципиально, перед лицом вопроса о смысле жизни, завтрашний и послезавтрашний день ничем не будет отличаться от вчерашнего и сегодняшнего. Всегда в этом мире будет царить бессмысленная случайность, всегда человек будет бессильной былинкой, которую может загубить и земной зной, и земная буря, всегда его жизнь будет кратким отрывком, в которой не вместить чаемой и осмысляющей жизнь духовной полноты, и всегда зло, глупость и слепая страсть будут царить на земле. И на вопросы: «Что делать, чтобы прекратить это состояние, чтобы переделать мир на лучший лад» — ближайшим образом есть тоже только один спокойный и разумный ответ: «Ничего, потому что этот замысел превышает человеческие силы»…

В этом месте повествования Франк как бы подводит финальную черту под своими безуспешными попытками поиска смысла жизни в материальной природе бытия с позиции атеиста, и далее переходит уже на иную ступень, иное мировоззрение:

— Только тогда, когда сознаешь с полной отчетливостью и осмысленностью очевидность этого ответа, сам вопрос «Что делать?» меняет свой смысл и приобретает новое, отныне уже правомерное значение. «Что делать» значит тогда уже не: «Как мне переделать мир, чтобы его спасти», а: «Как мне самому жить, чтобы не утонуть и не погибнуть в этом хаосе жизни»…

Если за тысячи лет люди так и не смогли построить Рай на Земле, то это означает лишь то, что он в принципе не осуществим в мире материальном, но тогда для человека, задающимся вопросом о его смысле жизни, остаётся лишь один путь — путь веры. Веры в мир горний, мир, находящийся по ту сторону этого видимого мира. Именно этот путь, по убеждению Франка, даст истинный смысл жизни для любого человека, даст гигантский стимул к его внутреннему совершенству и, в конце концов, к его полному внутреннему преображению.

Всё это так. Однако не все живущие на Земле — люди верующие. Мало того, у каждого вера своя, так как одних только религий насчитывается более пяти тысяч. Так есть ли некий универсальный, понятный для всех, смысл истинного человеческого существования в его высоком понимании или нет такового? Ведь слишком уж «разношёрстно» наше человеческое сообщество, слишком разнообразен духовный уровень развития его членов. Как говориться, что для одного хорошо, то для другого смерть. Но как же быть в таком случае? Вообще не касаться подобных «проклятых» вопросов, и пусть каждый для себя сам решает — в чём смысл его существования?