тебе место какое-нибудь сыщу.
Алексей Петрович давно уже решил бежать из России, чтобы просить убежище и помощь у кого-либо из европейских потентатов. Об этом он однажды поведал своему камердинеру Ивану Афанасьеву:
- Не скажешь ли кому, что я буду говорить?
- Не скажу.
- Я не к батюшке поеду; поеду к цесарю или в Рим. Только у меня про это ты знаешь да Кикин, и для меня он в Вену проведывать поехал, где мне лучше быть. Шаль мне, что с ним не увижусь; авось, на дороге. Они увиделись, и довольно скоро, в Митаве. Царевич сразу же спросил Кикина о главном:
- Нашел ли место, где я могу укрыться?
- Нашел. Поезжай в Вену к цесарю, там пе выдадут. Ежели будет по тебя кто прислан от отца в дорогу, чтоб от присланных уйтить тайно ночью одному.
Потом еще раз повторил:
- Ежели по тебя отец пришлет, отнюдь не езди. Царевич и спутники соблюдали предосторожности.
Вместо них из Митавы на запад, к Копенгагену, отправились подставные лица, менявшие фамилии, одежду, внешность. Сам же беглец прибыл 10 ноября в Вену и на ночь глядя пожаловал в дом вице-канцлера Шенбор-на. На аудиенции Алексей жаловался на царя-отца, лишавшего его законных прав на престол:
- Мой отец говорит, что я не гожусь ни для войны, ни для правления. У меня, однако ж, достаточно ума, чтоб царствовать. Бог дает царства и назначает наследников престола, но меня хотят постричь и заключить в монастырь, чтобы лишить прав и жизни. Я не хочу в монастырь. Император должен спасти меня.
Венский двор уже был наслышан о царевиче и намерениях Петра. Конечно, осложнять отношения с царем императору не хотелось, тем более что дело могло вылиться в вооруженный конфликт. Но и упускать такой благоприятный шанс в международной политической игре - тоже не резон. Людовик XIV, например, пригрел в Версале Якова II Стюарта с сыном, и лучшего козыря для давления на английского короля и ганноверского курфюрста Георга не придумать. Для осторожности Алексея со спутниками перевели в тирольскую крепость Эренберг, изолировав от всего мира.
Через русского резидента А. Веселовского, который пошел, по существу, на измену своему суверену и государству, и Кикина венские политики поддерживали связь с царевичем. В их планы входило использовать его претензии на русский трон для ослабления позиций Петра и его страны при окончании Северной войны и выработке условий мира. Алексею Петровичу давали самые заманчивые обещания. О том впоследствии поведал в донесении в Дрезден саксонский посол:
- Император обещал ему войска для действий против его отца и позволил ему надеяться на помощь со стороны короля Англии.
Вероятно, так и было, но император и его советники не захотели все же открыто принимать русского царевича при дворе, упрятали его в Тироле. Сами же, придерживаясь тактики выжидания и не отваживаясь бросать открытый вызов Петру, зондировали почву в Лондоне, сообщив королю о прибытии русского претендента на трон - сына и противника царя.
Заговорщики, Кикин и Веселовский, наладили связи с русскими гвардейскими полками в Мекленбурге, в которых как будто зрело недовольство условиями службы. Эти известия подогревали замыслы Алексея.
Петр начал беспокоиться по поводу долгого отсутствия сына. Приказал генералу Вейде, потом А. Веселовскому искать его. Написал письмо императору Карлу VI. К весне 1717 г. местонахождение беглеца стало известно. Веселовский на аудиенции у австрийского императора передал послание царя. Император отрицал, что он что-либо знает о царевиче, но месяц спустя в письмах Петру признался, что Алексей находится у него, что он, император, «со всяким попечением» будет беречь его, чтобы тот «не впал в неприятельские руки».
В то время международное положение России резко ухудшилось: осложнились отношения с членами Северного союза и ведущими державами Западной Европы. Император тянул время, не выдавал беглеца. Более того, царевича услали еще дальше - в Неаполь, отвоеванный Австрией у Испании в пору борьбы за испанское наследство.
Однако за царевичем всюду следовал капитан А. И. Румянцев, посланный Петром. Вскоре в Вену прибыл опытный дипломат П. А. Толстой. Он передал императору новое послание царя, который прямо говорил о том, что ему известно о замках Эренберга и Неаполя, где его сына держат «под крепким караулом». Для Вены обстановка осложнилась - было ясно, что Австрии грозит вооруженное вторжение. По настоянию Толстого его допускают для свидания с царевичем. Состоялось оно 26 сентября 1717 г. «Мой сын! - писал Петр сыну. - Понеже всем есть известно, какое ты непослушание и презрение воли моей делал, и ни от слов, ни от наказания не последовал наставлению моему; но, наковец, обольстя и заклинаясь богом при прощании со мною, потом что учинил? Ушел и отдался, яко изменник, под чужую протекцию, что не слыхано не точию междо наших детей, но ниже междо нарочитых подданных, чем какую обиду и досаду отцу своему и стыд отечеству своему учинил».
Конец письма показывает степень гнева отца и надежду, все-таки не угасшую до конца, на возвращение блудного сына: «Того ради посылаю ныне сие последнее к тебе, дабы ты по волей моей учинил, о чем тебе господин Толстой и Румянцев будут говорить и предлагать. Буде же побоишься меня, то я тебя обнадеживаю и обещаю богом и судом его, что никакого наказания тебе не будет, но лучшую любовь покажу тебе, ежели волн моей послушаешь и возвратишься. Буде же сего не учинишь, то, яко отец, данною мне от бога властию проклинаю тебя вечно, а яко государь твой за изменника объявляю и не оставлю всех способов тебе, яко изменнику и ругателю отца, учинить, в чем бог мне поможет в моей истине».
После чтения письма Петра и увещеваний Толстого царевич попросил отсрочки:
- Сего часу не могу ничего сказать, понеже надобно мыслить о том гораздо.
Через два дня царевич упрямо отказался исполнить волю царя:
- Возвратиться к отцу опасно и пред разгневанное лицо явиться небесстрашно. А почему не смею возвратиться, о том письменно донесу протектору моему, его цесарскому величеству.
Нежелание Алексея вернуться домой основывалось на наивной надежде, что Австрия защитит его от отца, даже пойдет на войну с Россией. За полгода до этого он направил письмо в Петербург сенаторам, опровергая слухи о том, что он якобы умер, давая понять, что согласился на постриг по принуждению отца, выражал надежду, что его на родине не забывают.
Но Толстой, терпеливый и мудрый, изворотливый я хитрый, был не таков, чтобы отступить, не выполнить строгий царский наказ - любыми мерами выманить Алексея из его норы