сколько можно тебя учить? — упрекнула его Жрица.
— Извините, девушки! — ответил молча Богдан и подумал, что, наверное, он всё ещё спит. А, может, и совсем свихнулся и не знает, он это или не он, где он вообще, куда его телепортировали, и что надо будет сейчас делать. На каком языке он говорит, тоже не понимал. Но думал, как ему казалось, на русском. Он мельком взглянул на Лагуш. Они с сестрой были очень похожи, но Наами держалась по-другому, грациознее как-то, элегантнее, с большим достоинством. Наами просто была красивее и всё. Этого ни один мужик не может объяснить, это такое тайное знание — понимание женской красоты. Он тут же обозвал Лагуш лягушкой и, испугавшись, что она его услышит и вычислит, бросил на неё робкий взгляд, но она о чём-то довольно эмоционально разговаривала в голос на совершенно непонятном языке со смуглым мужчиной с удивительно бронзовой, почти красной кожей. На нём белела длинная тога с капюшоном, а на шее висела подвеска в виде песочных часов. Никакого внимания на Богдана Лагуш не обращала.
Богдан опять стал глазеть по сторонам. Почему здесь нет ни одного ребёнка? Интересно было бы посмотреть, как они выглядят и как себя ведут.
Слева подплыло кресло, в котором сидела Наами. Он услышал едва уловимый цветочный аромат и повернул к ней лицо.
— Куда эта очередь? — кивнул он в сторону туннеля.
— Там процедура повторного очищения для тех, кто её ещё не прошёл. Ты прошёл, если помнишь.
— Вроде, помню, — но на самом деле он помнил только первое очищение, — Лагуш твоя младшая сестра?
— Да. У нас разница в тридцать восемь лет.
— Малышка, — пошутил Богдан, — а чем она занимается? Если это удобный вопрос с моей стороны.
— Она идеолог, выражаясь вашими понятиями. Она очень много общается с людьми с Поверхности.
— А как она это делает?
— Достаточно сесть в такое же кресло, в которых мы сидим, но, может быть, немного помощнее. Эти кресла связывают ваше массовое сознание с нашим. Иногда она выбирает отдельного человека и ведёт с ним беседу, — Наами улыбнулась, — а ему кажется, что это высшие силы ведут с ним разговор. Но мы не злоупотребляем, только в крайних случаях, когда становится опасно, и человек имеет власть. Власть не всем под силу. С помощью кресла хорошо наблюдать за людьми.
— А я могу пристроиться где-нибудь и понаблюдать? Прямо сейчас?
— Нам скоро уезжать. Позже я тебе дам возможность поговорить с кем-нибудь с Поверхности.
— Я понимаю, что спрашивать не имеет смысла, но всё же, — Богдан нахмурился и выражение его лица стало совершенно серьёзным, — скажи, пожалуйста, где мы и куда мы едем. И потом, я хотел бы знать ещё — зачем? Понимаешь, мне всё очень интересно, это даже не умещается в такое понятие, как «интересно», это сверх интересно. Но я и так уже не могу вписать картинку, которую мне даёт зрение в собственное сознание, мне и так уже достаточно. Я перестаю различать берега, понимаешь? Я вот только что думал, что, может, это сон какой, или меня ввели в транс? Я не понимаю, в какой я реальности, что это за люди вокруг, что это за диковинный огромный зал.
— Я могу тебя успокоить. Ты не первый. Сознание начнёт расширяться. Понимание придёт чуть позже. Запомни навсегда: сознание — это и есть технология. Ты должен стать почти как мы, а позже таким же, как мы. Это ваш путь. Ты сейчас в будущем. Город, в котором ты сейчас, помещён во временную аномалию. Вставай, надо кое с кем повидаться.
Наами, Лагуш и послушный, как собачонка, Богдан прошли через ещё один проход, который он раньше не заметил, но это его уже не удивляло и не отвлекало — мало ли что он не заметил. Или мало ли что могло откуда-то появиться, открыться и так далее. Они вошли в какую-то серебряную капсулу, напоминающую автобус — там стояли сидения друг за другом, уселись, Богдану даже досталось место у окна, точнее, у небольшой прорези в стене, и они полетели, если выражаться привычным языком. Почти сразу, как ему показалось, потому что времени он уже не чувствовал, он увидел огромные светящиеся островки, или это были гигантские светящиеся здания, которые своими верхушками, как у деревьев, были устремлены к центру сферы. Богдан решил не очень вникать в то, что видел, потому что понять это было невозможно. «Автобус» подлетел к одному из зданий и сел на специальную площадку на крыше. Все вышли. Дышалось хорошо, ничего не болело, ничего не казалось, слышал нормально.
— Мы с Лагуш отведём тебя сейчас к нам домой, и ты немного поспишь. Ты ещё не можешь без отдыха, — понимающе сказала Наами.
— А вы вообще не спите? — спросил Богдан. Он давно хотел это спросить, не могут же они без остановки бодрствовать, они же биологические существа.
— Нам хватает сорок пять минут посидеть в тишине на кресле раз в три дня. А тебе мы приготовили отдельную комнату и кровать с подушкой.
Богдан обрадовался, что наконец закроет глаза, вытянется, поспит и на какое-то время его оставят в покое, и он перестанет видеть вещи, от которых взрывается мозг. Голова уже гудела, как корабельный гудок в порту. Хотел ещё спросить, как долго она планирует его здесь держать, но передумал. Какая разница? Может, ещё и покормят заодно.
Они подошли к небольшой прозрачной овальной капсуле, у которой сразу приветливо открылась крышка, сели внутрь на жёсткие, тоже прозрачные сиденья. Капсула бесшумно и быстро доставила их по узкому коридору с крыши вниз, в само здание. Выйдя из капсулы, он заметил опять огромное количество суетящегося народу, потом каких-то летающих людей, так как потолки в помещении были очень высокими. Единственное, чего он хотел — это оказаться в той самой обещанной комнате, закрыть за собой дверь и лечь на кровать. Его тело и сознание молило о темноте и тишине. Он чувствовал себя на грани помешательства.
Вот она комната. Как он туда попал, уже не важно.
— Вот кровать, вот вода, если захочешь пить, — Жрица показала рукой на три небольшие стеклянные бутылочки с водой, стоявшие на прикроватной тумбочке, — за дверью — она перевела руку влево от входа, и Богдан увидел овальную дверь, похожую на корабельный люк, — ванная комната. Там ты найдёшь всё необходимое. После душа можешь переодеться, в шкафчике есть одежда. Когда проснёшься и будешь готов, просто позови меня.
Богдан еле передвигал ноги от опустившейся на него невероятной не столько физической, сколько психической