Ага, ну с этим больным все понятно — то-то, я гляжу, халат из больно уж добротной материи сделан. Не бедняк, какие лечатся в гошпиталях за казенный кошт, а зажиточный бобыль, предпочевший оплатить лечение в отдельной палате гошпиталя, вместо того, чтобы нанимать сиделку. Этакое нынче среди мелких буржуа модно.
— Айвен Вильк, к Вашим. — ответил я.
— Что-то знакомое… Вильк… — нахмурился он. — Вы не знаменитость, случаем?
— Ну что Вы, сэр, простой констебль.
От нечего делать я поддержал беседу с мистером О`Ширли, да и тому, видимо, хотелось поболтать, так что мы, прямо скажем, разговорились.
Оказался галантерейщик вдовцом, недолгий брак коего с белошвейкой Консалдиной не принес детей, и единственным человеком, который несколько скрашивал его серые будни, был постоялец, снимавший мансарду дома О`Ширли, некий молодой гвардейский сержант Шон Бац-Кастлмур… Хотя "скрашивал", как мне кажется, это несколько не то слово, которое следовало бы применить в данном случае. Не давал покоя — вот что скорее, если верить словам почтенного буржуа. То дебоши пьяные устраивал, то драки с индсменами из гуронского ЕИВ Конвоя, постоянно задерживал ренту… Кажется и за покойной супругой мистера О`Ширли волочился… В общем, к удовлетворению моего собеседника, мы достаточно легко сошлись во взгляде на гвардейцев, как на бузотеров и вертопрахов.
Впрочем, и сам галантерейщик показался мне тем еще прохиндеем и продувной бестией. Отчего — не скажу, но сложилось такое ощущение. Больно уж взгляд был у него хитрый.
В гошпитале же Святой Маргариты оказался он нечаянно и нежданно: разбирал хлам в подвале, да наткнулся ногой на что-то острое.
— Лечусь вот теперь, заживаю понемногу. — подвел итог О`Ширли. — Оно, знаете ли, мистер Вильк, я подсчитал, у камиллианцев уход лучше и дешевле, чем доктора с сиделкой нанимать. Общество опять же какое-никакое, а не сидишь словно сыч в комнатах. Того же мистера Грю Фелониуса Мексона взять — интереснейший субъект, вот только дымит как паровоз, ну просто без перерыва. Бедолага Хайтауэр весь вечер провожал его завистливыми взглядами, когда тот выходил покурить на балкон.
Галантерейщик кивнул на украшенную витражами дверь в конце коридора.
— Или вот Эдуардо Перец, бакалейщик. Никогда не относился к испанцам хорошо, но какие рецепты он рассказывает, местный повар записывать не успевает… Кстати, скоро завтрак — здесь его подают довольно поздно, так что если желаете заморить червячка, констебль, я скажу сестрам, чтобы принесли и Вам мисочку каши.
Обычно-то я всегда перекусить не против, тем более если угощают, но тут уж чересчур ранним время мне для обеда показалось — только аппетит перебивать. К тому же как раз сегодня я прихватил с собой на смену пару сэндвичей, кои, завернутые в чистую тряпицу, покоились сейчас во внутреннем кармане моего кителя.
— Благодарю Вас, сэр, но не стоит. Вот если только к обеду или меренде[35] проголодаюсь…
— Обедов тут нет — больным вредно переедание, говорят. А в два часа пополудни легкий перекус всегда. — проинформировал меня О`Ширли. — Обычно дают что-то печеное, булочку там, или пирожок, кусочек омлета, довольно небольшой, впрочем, и компот из сушеных яблок.
Вот и прекрасно. Аккурат к моим сэндвичам в компанию — до конца смены этого хватит. А там и к Сабурами заглянуть будет можно.
Тут галантерейщик узрел, что остальные страдальцы потихонечку тянутся по коридорам в одном направлении — видать к гошпитальной столовой, — и тоже заторопился туда.
Чуть позже меня навестила и сестра Евграфия, тоже поинтересовавшаяся, не желаю ли я мисочку кашки — добрейшая старушка ей-же ей. Обещалась выбрать мне в меренду пирожок покрупнее, да и омлета кусочков хоть парочку.
— Вы, констебль, мужчина крупный. — сказала она, когда я начал отнекиваться, что неловко мне, мол, объедать больных людей. — Вас кормить надо посытнее и побольше, иначе тогда-то как раз и расхвораетесь. Я, знаете ли, в этом хорошо разбираюсь — мой покойный муж был точно такой же здоровяк.
— Вы состояли в браке, сестра? — изумился я.
— Никто не рождается монахиней или старухой. — печально улыбнулась она. — Когда-то давно я тоже была молода и любима. Увы, Господь призвал моего мужа к себе, на небеса…
Монахиня промокнула одинокую слезинку в краю глаза рукавом своей сутаны.
— Напрасно Вы отказываетесь от завтрака, констебль. Но, думаю, я смогу уговорить нашего повара выделить Вам два пирожка.
Я не стал удерживать ее, когда сестра Евграфия поспешила распрощаться. Думаю, это очень тяжело, близких людей терять. Когда дедушка умер, а затем, год спустя, и мать сошла в могилу от чахотки, я был еще мал — всего-то десять мне исполнилось, когда мамы не стало, — и полностью не осознавал всего. А тела отца, не вернувшегося после ночной смены я так и не увидал. Хотя и было мне тогда уже шестнадцать лет, и уже два года как махал молотом на фабрике — взрослый уже совсем, — а все ж не верилось мне в то, что папа умер, пусть и сказывали мужики с его бригады, будто видали, как он поскользнулся да в канал полетел. Оно, коли уж на то пошло, я и сейчас сердцем в это не верю. Разумом-то понимаю конечно, да.
После завтрака мистер О`Ширли вновь подошел перемолвиться словечком, но ненадолго на сей раз — вскорости должны были начаться процедуры, и пациентам предписывалось находиться в это время в палатах.
— Сейчас-то нога поджила, почти и не кровит, считай. — поделился со мной галантерейщик. — А поначалу бинт постоянно к ноге присыхал, а она у меня жуть до чего волосатая — первый раз как дернули, так я и света белого невзвидел. Не столько и рану потревожили-то на самом деле, сколько волосья повыдирали. Эдакая, как французы говорят, эпиле — причем за мой же счет.
Не хотелось ему на перевязку. Волосы на ноге заново отрасли, наверное.
Скучать в одиночестве, когда мистер О`Ширли набрался духу, наконец, встретиться с Асклепием (это такой древнегреческий бог от медицинской службы — мне мистер О`Хара рассказывал), мне пришлось недолго, впрочем — вновь явился доктор Уоткинс. Один, на сей раз.
— Как самочувствие, констебль? — улыбнулся он. — Изжога прошла?
— Это все пирожки миссис Хобонен. — смутился я. — На обед в участке и не достанешь ничего больше.
Экая, однако, незадача. Он, выходит, догадался, что его консультацию я тогда получил задарма. Неловко-то как.
— Не злоупотребляйте ими, и содой тоже. — мягко произнес доктор. — Лечить надо причину, а не следствие — а то до дырки в желудке долечитесь.
— Что же это, сэр, теперь и не обедать вовсе? — удивился я.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});