— Да ну? Вы ему наступили на мозоль?
— Исключительно этой шляпой. Больше никогда и ничем. По крайней мере, я об этом ничего не знаю.
Рыжая оставила в покое свою губную помаду и теперь смотрела на меня в зеркало с подозрительностью, удивлением и осуждением.
— За дуру меня принимаете? Сказки тут рассказываете... Я же знаю, что вы у него уже несколько лет как заноза сидите, сам говорил. Но я-то думала, что вы помоложе и посексуальней.
И чего они в вас находят?
Комплимент показался мне очаровательным.
Я перевела взгляд в зеркале с её лица на свое и критически его оглядела. Ну, в общем-то, в самом деле не фонтан. Левый глаз слегка размазался, макияж так себе, а уж сексапила и вовсе ни на грош. Разве что морщин нет, но это так, улыбка природы.
Рыжая продолжала:
— Мне говорили, что вы выглядите на двадцать пять, но я вижу железный тридцатник.
— И ещё семь, — поправила я.
— Чего?
— Тридцать семь. Зачем друг другу пыль в глаза пускать?
— Я бы не дала... Секундочку. Тогда это вообще не вы! Вам должно быть тридцать два, и то под микроскопом!
— Тридцать два мне было пять лет назад, так чего ради мне сейчас должно быть столько же? Это что, обязаловка? Тех, кто старше, в бар не пускают?
Рыжая выглядела расстроенной.
— Ну тогда не знаю. Я тут наслушалась...
Думала, что это вы. Гадина холерная, каждого мужика обрабатывает так, что у него в ливере все переворачивается, до костей обдерет. Севчик из-за неё весь на нервах, а теперь ещё сегодня из-за вас...
— А вы-то что в нем нашли? — вырвалось у меня.
— Вы дура, что ли? — обиделась рыжая. — Что же еще, как не бабки? Он как разозлится, то все, что в карманах, швырять начинает, он такой. Хам, конечно, но не извращенец. Да и платит.
Меня, разумеется, интересовали совсем иные сведения о Бешеном.
— Ну ладно, а почему он из-за меня так переживает? И что он здесь делает, я его не приглашала. Он хотя и живет, как мне кажется, на Побережье, но я все же думала, что он чаще в Варшаве бывает?
— Он везде бывает, — охотно ответила рыжая. — Но такие тайны разводит, что не приведи господь. Он там в правительственной шайке, мафиози хренов; по моему разумению, его бы уже давно убрали, если бы не какие-то записи. Подстраховался, одним словом. Хотя я-то не шибко секу, у них там вообще рука руку моет, все друг за друга цепляются, как репьи. А сейчас вроде как дыра у них там образовалась, вот они и хотят её законопатить. Убили вроде кого-то. Он мне два вечера подряд жалился, я же у него — заместо жилетки. Свидетеля какого-то надо замочить, вот он сюда кореша и прихватил, чтобы ему показать, но что-то мне сдается, что это не свидетель, а свидетельница. Баба. Потому я и подумала, что это вы. Бабы этой он боится, потому как эта гангрена про всех все знает.
Захочет — похоронит, захочет — пожалеет.
Случаем, не в курсе, что за холера такая?
Я была уверена, что в курсе. Кая Пешт.
И куда она подевалась? Здесь же была...
— Есть одна такая, — сдержанно ответила я, — та ещё штучка. Похоже, что всю свою жизнь морочит головы мужикам, причем абсолютно безо всякой жалости...
— Не дура, — похвалила рыжая завистливо.
— И талантливая. Но с ней я никак не связана. Я вам скажу правду, чего уж там: когда-то, много лет назад, мой хахаль водил с ними компанию, всю шайку на коротком поводке держал и на них материал собирал, но я в этом не участвовала. И даже представления об этом не имела, у меня, в общем-то, своя жизнь была. Мы уж четыре года как расстались, но эти ребята до сих пор меня подозревают, будто я что-то знаю.
А я черта лысого знаю, и все это меня не касается. Похоже, произошла ошибка: я вожу по стране свою заграничную родню, а ваш ухажер приписывает мне какие-то интриги. Пусть он от меня отвяжется и не морочит мне голову.
Рыжая, похоже, верила каждому моему слову.
— Значит, это вовсе и не вы, — решила она, отворачиваясь от зеркала. — Та вобла, что потом вошла, тоже не годится, старая развалина.
Я вам скажу, Севчик хочет ту бабу замочить, но на самом деле не знает, а надо ли. Совсем сдурел на этой почве. Я ведь не такая уж дебилка, чтобы ничего не понимать, и мне кажется, что он совершает большую глупость.
— Мне тоже так кажется.
— Он вообще ничего не соображает, но мне-то это не помеха, я за него замуж не собираюсь. И ещё что-то вешают на него, чего он совсем и не сделал, и снова какая-то там баба...
Я несколько успокоилась. Выходило, что мы с Лукашем пока в этой игре не участвуем, а Бешеного интересует Кая. Постой-ка... «Совсем не делал, и снова какая-то баба...» Эге, уж не о Михалине ли речь?
Я успела поразмышлять на эту тему, пока не появился Лукаш. К счастью, целый и невредимый. Мы заглянули в бар, где все ещё торчала тетка Иза со своим эскортом, но зато никаких врагов не наблюдалось.
— Ну и что? — нетерпеливо спросила я.
— Ничего, — исчерпывающе ответил Лукаш и усадил меня на диван в холле, с которого открывался неплохой вид во все стороны. — Может, все-таки твоего дядю с мной не спутают.
— Наверное, — согласилась я. — Зато меня спутали с Каей Пешт.
Я изложила беседу с рыжей и потребовала отчета из соседнего нужника. Оказалось, что Лукаш был прав — Бешеный так молол языком, что только эхо гремело.
— Злой как черт, но твоего Доминика ни он, ни Пустынко, думаю, не убивали, — рассказывал Лукаш. — Им это убийство вообще не с руки.
Правда, они вернули кое-какой компромат, но и только. На тот факт, что я жив, Бешеный даже внимания не обратил, так что, возможно, Пустынко отправлял меня на небеса по собственной инициативе. Вот и все, что мне удалось подслушать и сообразить, так как они, к сожалению, фамилий не называли. Ты все поняла?
— Одно я поняла точно. На твоем месте в сортире должен был сидеть майор, он бы понял ещё больше. Жаль, что не получилось все это записать на пленку... Во всяком случае, хотела бы я посмотреть сцену, когда тебя увидит Пустынко.
Давай это как-нибудь организуем, а? Потому что из-за всей этой родни с развлечениями у меня туго.
* * *
Когда я привезла семейство обратно в Варшаву, перед домом меня дожидался тот самый сержант, который запутался в Изах Брант. Вел он себя крайне скованно и официально. Мне почему-то показалось, что я ему не нравлюсь.
— Мне поручено переговорить с вами, — с достоинством объявил он, как только я вылезла из машины.
Я ничего не имела против разговора, но ведь не сейчас же! В Варшаву мы возвращались кружным путем, через Мальборк <В Мальборке находится один из крупнейших в Европе рыцарских замков, бывшая резиденция ордена крестоносцев.>, и теперь усталое и голодное семейство мечтало чего-нибудь выпить, съесть и вообще отдохнуть. И кто-то должен занести наверх треклятый багаж!
Последний вопрос разрешила бабуля:
— Молодой человек в прекрасной физической форме. — Таким голосом, вероятно, укрощают тигров на арене. — Без сомнения, он должен оказать помощь людям, которые старше его.
Прошу вас, поставьте все это в холле.
И слегка обалдевший сержант повиновался.
Остатки вещей отнес наверх Лукаш — давясь от смеха.
Освободившись в холле от поклажи, сержант пришел в себя.
— Я коротко, — пообещал он. — У вас есть садовый участок на улице Сасанки?
Я была занята чайником, заваркой, стаканами и рюмками. Никакого садового участка у меня не было, поэтому я поверила, что разговор действительно будет коротким, и ответила я вежливо, но решительно:
— Нет.
— Нет, есть, — уперся сержант. — Ваша девичья фамилия Годлевская.
— Правильно. Но участка у меня нет.
— А вот и есть. В шестьдесят первом году участок выделили Станиславу Годлевскому, адрес совпадает, это — ваш предыдущий адрес.
Я даже оскорбилась:
— Да меня в шестьдесят первом году ещё и на свете-то не было! Я родилась в шестьдесят четвертом; если у вас есть мой адрес, то вы могли бы получить и дату моего рождения.