Читать интересную книгу Дело совести - Джеймс Блиш

Он неожиданно почувствовал себя мужчиной, и ему это совсем не понравилось.

Но его осторожность куда-то пропала. Он вспомнил, что девушка при его появлении совсем не удивилась, как и те адаптанты, что привели его в колонию. Почему? Доктор Рулман, наверняка, не был единственным, знавшим всех членов колонии в лицо, но он-то удивился при виде нового человека. К сегодняшнему дню поселенцы Ганимеда должны были изучить лица друг друга до мельчайшей морщинки, помнить наизусть жесты, манеры поведения, все достоинства и недостатки товарищей.

Девушка взяла Свени за руку, и на миг цепочка его мыслей прервалась. Что-то больно укололо его в кончик среднего пальца, и Майк стала отбирать капли крови Свени, перенося в лужицы голубоватой жидкости, расположенные на стеклянной пластинке. Такие стекла Свени уже доводилось видеть — предметные стекла микроскопов.

Его мысли неохотно вернулись к главному вопросу. Почему местная молодежь не удивилась его появлению? Может, все дело в возрасте? Колонисты-основатели должны знать любого товарища в лицо, но колонисты второго поколения могут вовсе не удивиться, увидев незнакомое лицо.

Второе поколение?.. Значит, колонисты могли иметь детей! Об этом Свени и понятия не имел: на Луне о детях не упоминали. Конечно, лично для Свени это ничего не меняло. Ни в малейшей степени.

— Вы дрожите! — обеспокоено сказала девушка. — Я старалась уколоть не очень больно. Может, вы лучше присядете?

— Садитесь, садитесь! — тут же воскликнул Рулман. — Вам и так пришлось перенести большое напряжение. Ручаюсь, все пройдет через минуту.

Свени опустился на табурет и постарался поскорее освободить голову от посторонних мыслей. Девушка и Рулман тоже уселись возле стола, изучая в микроскоп пятнышки крови Свени.

— Группа крови нулевая, резус-фактор отрицательный, — сказала девушка. Рулман стал записывать. — Ц — отрицательная, CDE/CDF, Лютерн-А — отрицательная, Колли-Седане — отрицательная, Льюис-А — минус, Б — плюс.

— Гмм, — протянул Рулман, слив все звуки в один. — Даффи-А — минус, Джейн-А и У — плюс, иммунопластичность по Бредмери — четыре, несерповидная. Очень чисто. Что скажешь, Майк?

— Хотите, чтобы я сравнила данные? — спросила девушка, задумчиво глядя на Свени.

Рулман кивнул, девушка подошла к Свени, и в другом его пальце появилась еще одна дырочка. Когда она отошла, Свени услышал новый щелчок пружинного ланцета. Он увидел, как из него выскользнула игла и коснулась пальца девушки. Наступила тишина.

— Совпадает, доктор Рулман.

Рулман повернулся к Свени и впервые с момента их встречи улыбнулся.

— Вы прошли тест, — сказал он с явным и неподдельным удовлетворением. — Добро пожаловать, мистер Свени. Теперь нам необходимо вернуться в мой кабинет, там мы сможем поговорить о вашем устройстве и работе. Работы у нас очень много. Спасибо, Майк.

— Всегда к вашим услугам, доктор Рулман. До свидания, Свени, очевидно, мы с вами еще не раз встретимся.

Свени неуклюже кивнул в ответ и только в кабинете Рулмана окончательно пришел в себя.

— Для чего был этот анализ, доктор Рулман? Вы определяли параметры моей крови? И что вы можете сказать?

— Для меня он означал и означает вашу честность, — сказал Рулман. — Группа крови и другие факторы передаются по наследству. Они очень строго следуют законам Менделя. И параметры вашей крови показывают, что вы и в самом деле тот, за кого себя выдаете — потомок Боба Свени и Ширли Леверо.

— Понимаю. Но вы сравнивали мою кровь с кровью девушки. Для чего?

— Для уточнения некоторых частных факторов, возможных только внутри семьи, но невозможных в общей массе людей. Видите ли, мистер Свени, по нашим данным, Микаэла Леверо — ваша племянница.

4

По крайней мере, в десятый раз за последние два месяца Майк в изумлении уставилась на Свени. Она была удивлена и встревожена одновременно.

— И кто только, — спросила она, — вбил тебе это в голову?

Вопрос, как и всегда, таил в себе опасность, но Свени не медлил с ответом. Майк уже привыкла, что он медленно отвечает на вопросы, а иногда словно и вовсе их не слышит. Необходимость в осторожности была для Свени абсолютно очевидной, и он оттягивал момент, когда его уловки будут раскрыты. Пока что не появилось подозрений, что он сознательно избегает трудных или опасных для него тем.

Но рано или поздно они возникнут, и в этом Свени был уверен. Он не имел опыта обращения с женщинами, но успел уверовать, что Майк — исключительная представительница прекрасного пола. Быстрота ее восприятия иногда казалась ему телепатическим ясновидением. Он обдумывал ответ, облокотившись о поручень и глядя вниз во Впадину. С каждым днем время обдумывания приходилось сокращать, хотя вопросы не становились проще.

— Полиция Порта, — сказал он. — На такой вопрос у меня есть два ответа, Майк. Если я не мог узнать что-то от мамы, тогда источником информации для меня была полиция. Их разговоры я подслушивал по уцелевшим линиям связи.

Майк тоже смотрела вниз, в туман Впадины. Стоял теплый летний день, и очень долгий — в три с половиной земных дня. Спутник сейчас находился на солнечной стороне Юпитера и вместе с ним все ближе подходил к Солнцу. Ветер, обдувавший камни долины, был нежен, оставляя в неподвижности гигантские побеги ползучих растений, заполнявших дно долины множеством жестких листьев, похожих на миллионы зелено-голубых лент Мебиуса.

Внизу все казалось погруженным в спокойствие, хотя спокойствия там как раз и не было. Гранитные корни ползунов, используя короткое время рассвета, настойчиво вгрызались в стены долины, рождая новые деревья и новые осколки. В теплую погоду лед-4 скачками превращался в лед-3, с грохотом меняя свой объем, и кристаллическая вода вызывала обвалы и оползни, раскалывая скальный массив на глыбы. Свени знал физику процесса — такое случалось и на Луне. Но там происходила перекристаллизация льда-1 в слоях гипса. Конечный же результат был одинаков — скальные оползни.

Отдаленный грохот, приглушенный расстоянием шум далеких подвижек грунта, — все это были обычные летние звуки активности Впадины. И для уха Свени они казались такими же мирными, как и жужжание пчелы для уха землянина, хотя Свени, конечно, никогда не видел пчел, а только читал в книгах. Ганимед был восхитительным миром, хотя и не для человека-землянина, особенно не для землянина.

— Не понимаю, зачем полицейские то и дело врали друг другу, — сказала Майк. — Они же прекрасно знают, что никакого космического пиратства мы не ведем. Мы даже ни разу не взлетали с Ганимеда. Мы и не могли бы взлететь, даже если бы захотели. Зачем же им нужно было делать вид, что они этого не знают, особенно если не подозревали, что их подслушивают. Это бессмысленно.

— Не знаю, — ответил Свени. — Мне никогда и в голову не приходило, что они говорят неправду. Если бы я заподозрил их во лжи, то стал бы искать намеки или улики, пытаясь выяснить, почему же они лгут. Но у меня этого и в мыслях не было. А теперь уже поздно — остается только гадать.

— Но ты наверняка что-то слышал. То, чего не можешь вспомнить, хотя в памяти это сохранилось. Это слушал ты, а не я. Постарайся припомнить, Дон.

— Возможно, — сказал Свени, — они не знали, что говорят неправду. Нет закона, где бы говорилось, что полицейский обязан получать от начальства только правдивую информацию. Начально — на Земле, а я и полицейские находились на Луне. А говорили они вполне убедительно. Тема эта возникала в их разговорах то и дело, как бы невзначай. Словно они обо всем хорошо знали и были во всем уверены. Уверены в том, что Ганимед грабит пассажирские лайнеры везде вплоть до орбиты Марса. Для них это был факт. Вот как я об этом узнал.

— Звучит правдоподобно, — согласилась Майк. Тем не менее на Свени она не смотрела. Наклонила голову и всматривалась во Впадину, сцепив перед собой ладони. Ее маленькие груди касались поручней. Свени глубоко вздохнул. Запах ползучих стеблей и жестких листьев вдруг стал казаться странно тревожным.

— Скажи, Дон, — произнесла она, — когда ты впервые услышал разговор полицейских на эту тему?

Вопрос внезапно, словно щелчком кнута, вернул его к главной проблеме — выживанию, оставив в мозгу красный вздувшийся рубец. Майк была опасна, очень опасна, и он ни на миг не должен этого забывать.

— Когда? — переспросил он. — Точно не помню. Все дни были на одно лицо. Где-то ближе к концу. Еще мальчиком я привык, что они говорят о нас, как о преступниках. И я не мог понять, почему. Потом решил: потому, что мы такие. Но для меня такой ответ не имел смысла. И я, и мама никогда не нападали на космические лайнеры, уж в этом я был уверен.

— Значит, уже в конце. Я так и думала. Они начали вести такие разговоры примерно тогда, когда энергия вашей батареи уже подходила к концу. Правильно?