то, что собираемся сделать с Государством, объявив
пока признаваемой законной, королеве – войну – две совершенно разные вещи. Там, в подвале, четыре дня назад, мы пытались сломить и унизить набившую мне оскомину норовистую гордячку. И расквитаться за твои кровавые и опасные приключения и страдания. А здесь – погибнут сотни, а, возможно и тысячи ни в чём не повинных людей! Солдат и офицеров. А я всё-таки – их король! И не хотел бы, чтоб мой же народ проклинал меня за братоубийственную войну! И потерянных сынов, мужей и отцов!
– Верно, милый. Ты – король. И я вполне понимаю твоё нежелание подвергать опасности жизни тех, кого, по-идее, тебе нужно всячески защищать и оберегать. Твоих с…ных подданных. – она злобно прищурилась, и он понял, что она просто иронизирует. И на самом деле ей глубоко плевать на жизни этих самых подданных. Как, вероятно, и на его. Особенно, если его лишат титула законного Короля. Но тут она, словно прочтя его мысли, поспешила придать лицу вновь невинно-ангельское выражение, и продолжить:
– Тогда как тебе такой план, любимый: мы проходим ещё по разу через Машину, с тем, чтоб радикально поменять свою внешность. И удаляемся в добровольное изгнание. Например, в Карпадос. И живём там в виде частных лиц, неузнанными, до конца жизни. Наблюдая, как её Величество управляет вашей страной от лица вашего сына. Фактически выполняя ту же роль, что до этого играла ваша мать – светлая ей память!
– Чёрт! Этот вариант мне нравится ещё меньше!.. – на явную издёвку в голосе при упоминании его матери сир Ватель решил внимания не обращать, – Но с другой стороны, как крайнее средство… – он покачал головой, – Но почему мы столь серьёзно обсуждаем то, что только могло случиться? Ведь не веришь же ты, в самом деле, что эта дрянь могла и правда – так поступить?!
– Мы обсуждаем этот вариант как самый худший из всего, что могло бы случиться такого, чтоб объяснить долгое отсутствие самого капитана Долдера, или вестей от него. И неприбытие вашего посланника с ответом. И самого лорда Говарда, несмотря на ваш прямой и категорический приказ. Ну а если это отсутствие, что вестей, что лорда Главнокомандующего, объясняется какими-либо иными причинами, я первая буду радоваться, прыгать до потолка, и хлопать в ладоши от счастья. Но зная вашу супругу не понаслышке, я нисколько не сомневаюсь в том, что она именно так и поступит. Вернее – уже поступила.
Более того: я сейчас задним умом понимаю, что не отправить сразу к милорду Главнокомандующему гонца с вашим приказом немедленно прибыть в Эксельсиор, в ваше распоряжение, тоже было ошибкой. Причём – очень большой ошибкой. Но мы слишком… – она прикусила губу, и он понял, что она собиралась сказать что-то типа «слишком увлеклись необузданным сексом!». Но вовремя передумала, – Мы посчитали тогда, если вспомните, что чем меньше лорд Говард будет знать о произошедшем – тем лучше. А сейчас я практически уверена в том, что леди Наина уже навестила нашего милого старичка. И перевербовала. Причём – очень быстро.
Просто рассказав всё.
– Что?! Ты думаешь, у неё хватило бы?!.. – его Величество задохнулся, не договорив. Но потом решился, – То есть она ему – всё?!..
– То есть – она поведала сентиментальному и глубоко порядочному и ранимому, и до корней волос патриотично настроенному старичку печальную повесть о том, как её, такую добродетельную, милую и наивную, приказал истязать, пытать, и многократно убивать жестокий монстр. В которого превратилось ваше Величество после того, как побывало в чёртовой, как вы любите говорить, Машине! Поддавшись на уговоры и провокации со стороны своей бесстыжей любовницы. И повелевший после пыток ещё и окончательно убить её. И сжечь.
С тем, чтоб потом вступить в законный брак с той, которая обманом втёрлась к нему в доверие. И которая спит и видит, как бы стать королевой, и увидать своих отпрысков на троне Тарсии!
– Ты и правда считаешь…
– Да. Мы непозволительно расслабились. И утратили чувство реальности. Позволили «бурной страсти» захлестнуть нас полностью… Вместо того, чтоб заняться вначале насущными проблемами. А её Величество, похоже, времени не теряла. И наверняка сейчас на нас всё ещё зла. Нет, не так: она – чертовски зла. И жаждет отмщенья. А это всегда усиливает мыслительные способности сильных женщин – знаю по себе, любимой.
– И все эти выводы ты сделала лишь на основе…
– Да. Того факта, что от педанта и преданного служаки лорда Долдера до сих пор нет вестей. И твой вестник, а за ним – и лорд Говард, не прибыли. Ну и, разумеется, опираясь на своё знание нрава её королевского Величества.
– Так – что? Проводим заседание малого Штаба, и отправляем генерала Жореса с моим приказом к лорду Говарду? Или – осаждать Клауд?
– Нет, милый. Мы с этими приказами непозволительно опоздали.
И если отдадим их, добьёмся только того, что милого, преданного, хоть и несколько туповатого, генерала просто арестуют. Как государственного изменника. Как и все подразделения, что мы пошлём с ним. Лорд Говард уже наверняка не на нашей стороне. Ведь он – человек чести. И явно поймёт, что её Величество рассказало ему правду.
И, следовательно, его король – жалкая и лишённая собственного «я», и воли, марионетка в руках кровожадной властолюбивой стервы. Пешка, попавшая под дурное влияние расчетливой охотницы за короной. Похотливый кобель, поступивший недостойно суверена, и пошедший на поводу своего …! – леди изволили встать перед ним, и самым бесстыжим образом задрать ночную рубаху так, чтоб видно оказалось всё великолепносексапильное поджарое тело. А ещё леди Рашель позволила себе широко раздвинуть ноги, и словно бы сунуть в нос сиру Вателю то, что и «сподвигло» его естество «пойти», – Опозоривший родовое имя и запятнавший королевскую честь. И что служить такому суверену – значит опозорить и своё родовое имя. И герб. Ну, и всё остальное, что там можно опозорить! Нашу придворно-этикетную демагогию ты знаешь лучше меня. – леди опустила рубаху. Как ни странно, но сейчас вид её «прелестей» не вызвал у его Величества ответной реакции. Из чего нетрудно было сделать вывод. Что он и правда – сильно обеспокоен.
Его Величество, сжимавшее, так, что было слышно скрип крепких зубов, челюсть после каждой фразы этой утрированно страстной речи, произносимой с напускной экспрессией издевательским тоном, и то красневшее, то бледневшее, но молчавшее, подняло наконец глаза от того, что «сподвигло», и подола рубахи, на лицо любовницы:
– Значит тогда получается, что у нас попросту… Уже и нет никакого выхода?!
– Почему