Читать интересную книгу На руинах Мальрока - Артем Каменистый

Тележку трясло немилосердно – видимо, под колесами неровная брусчатка. Клясться в этом не могу – лежу на спине, и подвижность сильно ограничена парочкой досок, меж которых просунуты руки и голова. Те самые колодки – простенькая конструкция, но на удивление эффективная: даже с ногами в побег не уйдешь, а уж без них…

С ногами совсем плохо – инквизиторские палачи позвенели цепями, почесали затылки и отказались от идеи использовать кандалы. Да и без них понимаю: от танцев пока что придется отказаться. Зато почти не болят… только ноют противно и одеревенели.

Остановились. Палачи и солдаты хором заругались на кого-то, требуя немедленно открыть ворота. В ответ их обматерили не менее профессионально и, судя по звукам, все же завозились с запором.

Особо обнаглевшие зеваки воспользовались сумятицей и подобрались поближе. Склонилась пара рож – одна сочно плюнула в лицо, вторая горячо прошептала в ухо:

– Крепись, брат! Не поддавайся псам смертных! Черный владыка уже рядом – Ортар вот-вот падет! Недолго нам терпеть осталось!

Что он несет? Или у меня бред начинается?

Опомнившиеся солдаты прекратили перебранку, матом и древками копий отогнали народ. С противным скрипом раскрылись невидимые из моего положения ворота, тележка медленно развернулась, чуть проехала, остановилась.

– Что за принца в золоченой карете вы притащили?! – Опять незнакомый голос.

– Приказ его милости барона Каркуса. – А это уже голос моего палача. – Приказано к вам его привезти, запереть к колодникам в камеру.

Тот же незнакомый голос высказал в адрес барона Каркуса длинное критическое замечание, из которого в порядочном обществе допустимо произносить лишь точку в конце предложения. Палач в долгу не остался – ответил столь же брутально, после чего разгорелась очередная перепалка. Здешние хозяева наотрез отказывались принимать меня на ночь глядя, а подручные инквизитора, мягко говоря, не горели желанием тащить назад.

Пока они препирались, я впал в полудремотное состояние: боль опять накатила, да и устал что-то. Хотелось лежать и лежать на мягком тележном дне и не задумываться о материальных причинах этой подозрительно липкой мягкости.

В себя пришел, когда меня начали выгружать. Парочка палачей без тени нежности ухватила за колодку, потащила меня по брусчатому двору. Ноги при этом волочились по камням, и я мог легко сосчитать все булыжники по вспышкам нестерпимой боли. На мои стоны и крики внимания обращали не больше, чем на чириканье вездесущих воробьев, и лишь за дверью в сумрачном коридоре один из палачей почему-то начал возмущаться по поводу моих деревянных «наручников».

Несмотря на оглушающую боль, едва не ввергнувшую меня в очередное затяжное забытье, я понял, что возмущаются отнюдь не по причине внезапно пробудившегося гуманизма. Просто колодки – подотчетное имущество, и он намеревался утащить их с собой. Хозяева здешней каталажки, наоборот, стремились их замутить и наверняка впоследствии использовать для личных садистских надобностей. В ходе разбирательства меня вообще на пол бросили, ничуть не озаботившись сбережением переломанных ног.

От боли я на некоторое время выпал из реальности и вернулся, когда колодки уже сняли. Чей-то сварливый голос заканючил:

– И что нам с ним теперь делать?

Палачи, уже убираясь, в крайне нетактичной форме предложили обладателю сварливого голоса вступить со мной в противоестественную связь. К счастью, он оказался не настолько морально испорченным: выругался напоследок, вздохнул, позвал кого-то невидимого:

– Колодки не тащи – не поставим мы его. Помрет до утра, если опираться на раздробленные ноги придется. А спрос с нас будет – до смерти доводить указаний не давалось. Так что доставай ручные кандалы – и к стене его приковывай, к колоднику.

– Так там кольца уж лет двести не трогали – проржавели небось совсем, – издалека отозвался очередной незнакомец. – Колодные кольца на потолке – там посуше: может, к ним его?

– Сбежит он, что ли?! Ты на ноги его взгляни – пальцами назад смотрят. На колодных цепях сесть не сможет – коротки они. Хочешь – сам наращивай, время трать. Только я бы плюнул – никуда он отсюда не денется. Да и стенные кольца на совесть сделаны: их и здоровый не вытащит.

В коридоре посветлело, кто-то плечистый, бородатый нагнулся, подсветил факелом, цокнул языком:

– Ноги его собаки теперь жрать побоятся. Это где ж его так приголубили?

– В старом поповском подвале обули чуток не по размеру. Давай кандалы тащи, а то до ночи провозимся. Пиво ждать не может – забыл, что ли?

– Я про такое никогда не забываю. Волоките его, я мигом сейчас обернусь.

Опять тащат по полу, опять боль, хрипы в истерзанных легких вместо криков и сухая резь в глазах – слезы уже не льются.

Сперва какая-то каморка с наковальней посредине. Там на руки быстро надевают ржавые обручи кандалов, заковывают их, даже не подумав раскалить штифты. Холодными – торопятся. Рабочий день у пролетариев застенка заканчивается, и где-то в городе их ждет пиво. Господи, все бы отдал за кружечку или хотя бы хороший глоток… Хотя что я могу отдать? Ничего…

Опять тащат по полу – разбередившиеся травмы добираются болью уже до самой поясницы. Еще метров двадцать такого пути – и больше меня пытать никто не сможет: помру ведь.

Остановка, лязг засова, ноги тащатся уже по чему-то относительно мягкому (хотя все так же больно). Стук молотков по железу, удаляющиеся шаги, опять шум засова. Тишина. Неужели я один? Оставили в покое? Даже не верится в такое счастье.

Хочется забыться, отключиться до утра, но не время предаваться слабости – как бы ни было хреново, надо оценить обстановку. А ведь обстановка изменилась кардинально. Если раньше она была полностью безнадежной, то сейчас…

А вдруг есть шанс на побег?

Ага, выроешь ложкой (которой у тебя нет) подземный ход и на коленях поскачешь галопом… граф Монте-Кристо выискался…

Квадратная комната с массивной деревянной решеткой вместо дальней стены скудно освещается отблесками света с другой стороны. Похоже, нахожусь в одной из камер, а за решеткой коридор. Мебели не имеется – сижу на полу, прислонившись спиной к холодной влажной каменной кладке. Подо мной что-то мягкое: трогаю рукой – свалявшаяся солома. В углу темнеет нечто непонятное – вроде огромной буквы «Т», легонько раскачивающейся на длинных цепях, свешивающихся с потолка.

Что-то в этом предмете мне не нравится. Напрягаю глаза, пытаясь понять, что же это такое. Проклятая темнота… И, уже почти догадавшись, вздрагиваю от хорошо знакомого голоса:

– Добрый вечер, Дан.

* * *

У меня в этом мире не так уж много знакомых, а еще меньше тех, которым я хоть в какой-то мере могу иногда доверять. Из последних стоит выделить бакайского воина Арисата и епископа-еретика Конфидуса. Встретить последнего в застенке – удача невероятная.

Хотя, если подумать логически, – где шансы встретить еретика максимальны?

Когда схлынула первая радость от встречи, понял, что радоваться пока что нечему.

– Епископ, что они с вами сделали? Я ничего не могу рассмотреть в этой темноте, да и со зрением неважно у меня сейчас, и не только со зрением…

– Пока что ничего. В колодки заковали и подвесили. Вот вишу теперь, ногами потихоньку перебираю – разминаюсь, иначе затекает все, а как отходит – болит нестерпимо.

– Расскажите же: что там было? Я про бой. Многие спаслись? Я ведь почти ничего не видел тогда.

– Не переживайте, Дан, мы победили. Хотя потрепали нас изрядно: из всей дружины с коней лишь пятерых не ссадили. Но бакайцы живучи как кошки – обязательно выкарабкаются. Убитых среди них немного. Солдаты выручили, что из крепости выбрались. Да и темные как-то бестолково дрались, а уж после того, как вы обоих баронов упокоили, и вовсе у них вяло дело пошло…

– Обоих баронов?

– А вы не помните?! Старого из самострела своего подстрелили. Ох, и сильно получилось: болт ему забрало пробил – и из затылка наполовину вышел. Когда шлем попробовали стащить, он снялся с половиной головы – раздробило ему ее. Хитрый у вас арбалет, очень хитрый. По виду и не скажешь, что у него такой сильный бой. А младшего вы изрубили – снесли ему голову с плеч мечом своим игрушечным. Но и он вас достал… сильно достал. Не будь черного сердца… Вы почти мертвый уже были – кровь даже сочиться перестала… вся вышла. Не было у нас другого выхода.

– А Зеленый?! Где мой попугай?! Живой?!

– А что ему станется! Живой… Когда видел его в последний раз, он больным прикидывался, чтоб налили побольше. Пьет ваша птица будто лошадь после долгой скачки, причем не воду.

– Где он?

– Эх, Дан, да откуда я это знать могу, здесь сидя?

– Верно… И как же вас сюда заперли?

– Когда церковная стража пожаловала, да еще и с воронами имперскими, так меня первым делом в кандалы – обычай у них меня заковывать при любом случае. А вас забрали беспамятным. Причем так хитро это провернули, что никто и пикнуть не успел – перед этим с солдатами всех перемешали, а ополченцев и дружинников отослали подальше, дорогу, мол, проверить. В стольный град говорили нам идти, к королю самому, чтобы Кенгуд самолично решал дело о нашем уходе из ссылки, но при этом почему-то не торопили. Я, конечно, подвох подозревал, да только что поделать мог… Где это вам так ноги попортили?