В наиболее излюбленной пьесе Роланд, овеянный славой, древний старец, доживает век в монастыре. Но приходит известие: мавры наступают. Что может сделать ветхий старец? Ведь ему даже не поднять двуручного меча... И тут появляется дьявол: он согласен вернуть Роланду на время молодость в обмен на душу, разумеется. Роланд принимает условие. и вот, как во дни молодости, бьется он с врагами. Победа! Роланд-победитель является в королевский дворец. Король награждает героя, а прекрасная принцесса влюбляется в него. Роланд отвечает ей взаимностью... Но... появляется дьявол: время истекло, пожалуйте душу. Роланд открывает принцессе свою тайну. Последний раз обнимаются влюбленные, через мгновение Роланд превратится в старика и умрет. А рядом потирает руки, омерзительно хихикая, дьявол: целуйтесь, целуйтесь, мое от меня не уйдет! И тут с небес нисходит ослепительный свет, дьявол вопит и корчится, потом проваливается, а вечно юные Роланд и принцесса раскланиваются перед зрителями.
То, что мы рассказали, не исчерпывает и сотой доли всего многообразия мира кукольного искусства.
«Артисты» кукольного театра отличаются между собой не только жанром своей роли и манерой ее исполнения, а и тем, как они устроены и как управляет ими хозяин. Есть куклы верховые и низовые. Верховую куклу актер держит над головой и управляет ею либо надевая на руку, как перчатку, либо двигая руки куклы прикрепленными к ним тростями. Низовую куклу подвешивают на нитках и управляют ею сверху. Есть еще теневые куклы, их проецируют на полупрозрачный экран.
Это пестрое общество почти в две тысячи членов собрано на витринах в музее театра кукол под руководством Сергея Владимировича Образцова. В мире таких собраний не более десятка. Музей кукол живет уже более тридцати лет. Организовал его актер, режиссер и автор пьес, статей и книг о театре кукол Андрей Яковлевич Федотов, один из тех, кто, играя в куклы, заставляет людей испытывать те чувства, что внушает человеку истинное искусство.
Л. Минц
Небо планериста
Мы стартовали почти крыло в крыло и почти весь маршрут треугольника пролетели вместе. Я говорю «почти», потому что перед самым финишем Ефименко все же ухитрился вырваться вперед. Я устремился за ним в погоню, но было поздно. Когда мой планер со свистом пересек линию финиша, Ефименко уже был на земле.
— Судя по времени, у тебя первое место, — сказал я, — да и я...
— Обожди радоваться, — перебил он. — Медников еще в воздухе.
Калужский планерист Александр Медников перед самыми соревнованиями установил мировой рекорд скорости полета именно по этому стокилометровому треугольному маршруту. Сегодня он стартовал позже нас на полчаса.
Мы напряженно всматриваемся в голубое небо, усеянное пышными кучевыми облаками, считаем минуты и ждем.
Тоненький силуэт планера сверкнул крыльями на солнце и круто устремился с высоты к полю аэродрома. Я посмотрел на часы и ахнул: Медников улучшал не только результат Ефименко, но и свой мировой рекорд!
— Вот это да! — воскликнул Ефименко, но тут же его глаза стали настороженными. — Что он делает?
Медников, приближаясь, все больше и больше отжимал от себя ручку, разгоняя планер. Опытный глаз Ефименко заметил, что Медников увлекся, значительно превысив допустимую скорость. До финиша оставалось совсем немного. И вдруг... планер, влетев в тень под облаком, вздыбился, как норовистый конь, задрал нос, и даже с земли было видно, как прогнулись его крылья. Еще мгновение — он, разваливаясь, круто перевалился на нос. Тут же от кабины отвалился целлулоидный колпак. Вслед за колпаком отделилась маленькая фигурка пилота и полетела вниз, обгоняя обломки планера.
— Открывай! Открывай! — не выдержал кто-то на аэродроме.
Фигурка приближалась к земле с каждой секундой. Наконец вспыхнуло шелковое облачко парашюта. Все облегченно вздохнули. Медников повис на стропах. В стороне от него промчались и рухнули в лес обломки планера. Вскоре за деревьями исчез и пилот.
— Перегрузка! — коротко резюмировал происшедшее Ефименко.
— Откуда она взялась? — спросил я недоумевая.
— Он врезался на критической скорости в сильный восходящий поток, планер не выдержал, начал разрушаться...
По неопытности своей я только подивился, что потоки могут так легко разделаться с красивой и прочной машиной.
Когда на аэродром привезли целого и невредимого Медникова, благополучно спустившегося на лесную поляну, он с сожалением развел руками:
— Ничего не понимаю!.. Вдруг затрясло планер, как телегу на ухабах, и крылья тут же не выдержали, начали ломаться...
— Надо было перед облаком убавить скорость, — посочувствовал Ефименко, — ведь там поток.
— А вот у птиц крылья никогда не ломаются... — заметил кто-то.
— Еще бы, у них крылья не жесткие, да еще на шарнирах...
— Ну, на шарнирах ты сам летай, а меня увольте...
— А разве возможно построить такой планер? — усомнился кто-то.
— Почему же нет! — возразил один из конструкторов. — Откровенно говоря, у нас уже над этой проблемой работают...
До войны в Ленинграде жил и рос мой сверстник, вихрастый парнишка Саша Маноцков, который тоже хотел быть летчиком. Полеты Чкалова, Громова, Гризодубовой, Осипенко, рекорды высоты Коккинаки убеждали его, как и многих из нас, что нет и не может быть профессии лучше и романтичнее летчика. Когда после окончания школы Саша Маноцков с родителями переехал в Петрозаводск, то первое, что он сделал, пошел в аэроклуб. В те времена поступить в аэроклуб было, пожалуй, не легче, чем сейчас на физико-математический факультет МГУ. И если экзамены были не так строги, то желающих было хоть отбавляй. Но Маноцков поступил и вскоре стал летать на маленьком самолете У-2, что означало «Учебный — вторая модель». Позже, в войну, его называли «кукурузник». Прост до гениальности, легок в управлении и всепрощающ к самым невероятным курсантским ошибкам в технике пилотирования.
Но чем дольше летал Александр, тем больше чувствовал, что его влечет не только сам полет, но и более «прозаическая» сторона авиации — техника. «Курсачи» не очень-то любили после полетов возиться возле забрызганного маслом мотора. А Сашу хлебом не корми, только дай покопаться в этом стосильном сердце самолета, с ребристыми цилиндрами и хитромудрой начинкой, спрятанной под алюминиевой рубашкой картера.
Старый, опытный техник самолета, именуемый курсантами для краткости «технарь», знал, что нет у него лучшего помощника, чем Саша. Дотошный, не уйдет, пока не будет законтрен последний шплинт и не вытерта начисто с крыла последняя капелька масла.
— Тебе бы, Саша, инженером, — советовал технарь, вытирая о ветошь потемневшие от масла и бензина ладони, — руки у тебя золотые... Но разве ты пойдешь? Нынче все в Чкаловы норовят...
— А почему бы и не пойти! — неожиданно сказал Саша. — Инженеры авиации тоже нужны.
— Так в чем же дело? — подзадорил техник. — Десятилетку закончил — прямая дорога в институт.
— Дорога-то прямая, — усомнился Саша, — но не лучше ли начать с азов? Как вы думаете?
— Оно-то верно, — согласился техник.
Однако на физмат Саша поступил. Пытался поступить в авиационное училище, но опоздал и тогда пошел на авиазавод, продолжая учиться в университете вечером.
За два года работы на заводе Саша изучил «до шплинтика» конструкции самолетов и моторов, технологию сборки, стал слесарем и механиком.
Началась война. Завод эвакуировался в далекий сибирской город и стал выпускать для фронта истребители.
До учебы ли тут было!
Александр забыл о выходных, по двое-трое суток не выходил из цеха. А когда добирался до койки в общежитии — валился замертво. Но даже в эти годы он не забывал о небе и выкраивал редкие часы для проектов, расчетов, чертежей.
— Придумать бы что-то наподобие воздушного велосипеда! Вышел на балкон, взмахнул крыльями — и полетел! И никаких тебе аэродромов, громоподобных двигателей... Мечта! А ведь когда-то же будет!
Кончилась война. Но завод продолжал работать в темпах военного времени. Иногда удавалось вырваться в аэроклуб.
...Старенький, потрепанный У-2 легко оторвался от аэродрома и пошел в высоту. Маноцков доволен: нет, не разучился летать, самолет послушно идет в зону. Но что за черт! Болтанка такая, что не хватает рулей. Приходится ручку двигать двумя руками, от борта до борта. Самолет то зависнет как-то боком — и ни туда ни сюда, то, скрипя и постанывая, вдруг резко проваливается метров на тридцать вниз, так что только плечевые ремни удерживают пилота в кабине. Александр чувствует, как пропитывается потом комбинезон, как скользят по ручке ладони. Самолет взлетает на полсотни метров — и мотор захлебывается от болтанки.