— О Господи! — выдохнула она и провела кончиками пальцев по самой маленькой вазе.
Роберт взглянул на вазу.
— Поразительно.
Мойре понравилось благоговение, прозвучавшее в его голосе. Они оба любили антиквариат. Это единственное, что было у них общим, кроме физической близости.
— Я прочла описание, но увидеть их… — Мойра покачала головой.
Он протянул руку, обмотав пальцы носовым платком, взял самую изящную вазу и стал изучать ее с уверенностью настоящего эксперта.
— Как считаешь, что в них хранили?
— Поскольку они такие маленькие, я думаю, что это были духи и ценные благовония.
— Да, для оливкового масла они слишком маленькие.
— Тем более что в те времена масла было в избытке и его вряд ли хранили бы в таких изящных вазочках.
Достав монокль, он стал рассматривать другую вазу.
— Хм… Полагаю, что это 1200 год до нашей эры.
— Нет. Я считаю, что они древнее. Посмотри вот на эту. — Она протянула ему третью. — Здесь есть гравировка.
Он поднес вазу к свету.
Где-то вдалеке открылась и закрылась дверь, в коридоре послышались, а потом замерли шаги. Но Мойра почти не слышала этих звуков, потому что была поглощена гравировкой.
Их взгляды встретились. Как она могла забыть, какими завораживающими были его глаза? Синие, как сапфиры, и обрамленные густыми ресницами, они захватили ее воображение и лишили самообладания. Сейчас ей больше ничего не хотелось — только немного податься вперед и…
А его рот, твердый, как у греческой статуи, манил ее, словно сияние бриллианта. Ее дыхание сбилось, его губы были все ближе и ближе…
Он поставил вазу на место.
— Она прекрасна. Редко встречается алебастр такой чистоты. Возможно, ты права. Гравировка указывает на более раннюю эпоху.
Роберт удивился, что его голос звучит так ровно, потому что сердце было готово вырваться из груди, а желание становилось нестерпимым. Но с Мойрой всегда было так. Она смущала, раздражала, даже приводила в бешенство и соблазняла… одновременно.
Он не понимал, что в ней такого, что так на него действует, но ему придется жестко себя контролировать, чтобы не поддаться ее хитростям. Он чуть было не позволил себе поцеловать ее. Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы отвернуться.
Она склонилась над вазой, при этом ее шелковистые рыжие волосы каким-то образом освободились от шпилек, и одна прядь упала на плечо.
— Ты обратил внимание на надпись на дне шкатулки, в которой были эти вазы?
Деловой тон не делал ее менее соблазнительной. Роберт заставил себя взглянуть на шкатулку.
— Я не вижу никакой надписи. A-а, погоди. Я думал, что это латынь, а теперь вижу, что это греческий. — Он стал внимательно рассматривать надпись, а потом, обернувшись, сказал: — Это необычная…
Комната была пуста.
— Проклятие! — Он ринулся к двери и чуть не сбил с ног мистера Бэнкрофта.
— Вы здесь, мистер Херст, — сказал банкир, взглянув на стол за спиной Роберта. — Я вижу, что миссис Макджеймс уже показала вам шкатулку и вазы. Они удивительные, не так ли?..
— Где она?
Мистер Бэнкрофт заморгал.
— Разве она не здесь? Но я думал…
— Она ушла. Вы ее видели?
— Нет. Я шел с террасы, но в коридоре никого не было.
Роберт чертыхнулся и быстро вернулся в комнату. Неужели она сбежала через это высокое окно? Нет. Он услышал бы, как оно открылось. Где она, черт возьми? Не могла же она просто раствориться в воздухе! Она должна была… Его взгляд вдруг остановился на еле заметной линии на рисунчатых обоях. Он подскочил к потайной двери. Как-то же она должна открываться?
— Как открывается эта дверь?
Бэнкрофт недоуменно покачал головой:
— Я не знаю. Я никогда не замечал этой двери и…
Роберт все же нашел потайной замок, и дверь открылась. Это был вход для слуг, когда требовалось быстро удовлетворить какие-либо желания хозяев.
Пригнувшись, Роберт нырнул в полутемный коридор. Проход был узкий, выложенный плитами пол во многих местах выбит; запах свежеиспеченного хлеба подсказывал, где следует искать выход. Потолок был низкий, и Роберту приходилось нагибать голову, чтобы не стукаться о деревянные балки, встречавшиеся на пути. Он свернул за угол, и стало совсем темно, но Роберт шел все с той же скоростью, помогая себе тем, что скользил руками по стенам. Он не должен ее упустить.
— Мистер Херст! — кричал ему вдогонку Бэнкрофт. — Если увидите миссис Макджеймс, пожалуйста, напомните ей, что экспонаты должны быть готовы и…
Дурак. Мойра Макаллистер сбежала и больше никогда не вернется. Должно быть, она все же что-то знает о шкатулке из оникса. Роберт заметил, что у нее что-то промелькнуло в глазах, когда он упомянул о шкатулке.
Проклиная все на свете и пару раз все же стукнувшись о низкие балки, он дошел до какой-то двери и оказался на кухне.
Несколько поварят обернулись и смотрели на него с изумлением.
Один вышел вперед:
— Пардон, месье, вы, должно быть, заблудились?
Роберт стряхнул с плеча паутину.
— Вы видели женщину, которая вышла из этой двери?
— Да. Она пробежала здесь и помчалась на конюшню.
— Откуда ты знаешь, что она направилась именно туда?
— Потому что она схватила яблоко для лошади.
Роберт тут же выбежал из кухни. Конюшня была на другом конце небольшого, вымощенного булыжником двора. Он ворвался туда и схватил за шиворот первого попавшегося конюха:
— Ты видел миссис Макджеймс? — Так как конюх смотрел на него с недоумением, Роберт добавил: — Такая красивая, рыжеволосая.
Лицо конюха просветлело, и он сказал с чудовищным шотландским акцентом:
— А… эта. Ее лошадь уже была под седлом, так что она вскочила на нее и умчалась, будто за ней гнались бешеные собаки.
— Черт! — Роберт выглянул из дверей конюшни на длинную дорогу, которая вела к дому. — Пошли кого-нибудь за моей каретой. Мой грум выгуливает лошадей неподалеку.
— Простите, сэр, но в карете вы ее вряд ли догоните. Тем более что она поехала не по дороге, а вон туда. — Конюх махнул рукой куда-то через плечо Роберта.
Роберт обернулся, и сердце у него упало, когда он увидел за широким полем густой лес.
— Да-а, — с восхищением продолжал конюх. — Она перескочила через забор и помчалась по полю. Эта девчушка неслась как ветер. Отличная наездница.
— Она отлично умеет трепать нервы, — огрызнулся Роберт.
Конюх хихикнул:
— Что вы хотите от женщины? Они все такие.
Роберт подошел к высокому забору вокруг поля. Стиснув кулаки, он пытался сдержать душившую его ярость.
Опять она от него сбежала.