том, что голову ушибет. Трупам, оно уже все равно, а моему гостю пока нет. Пару раз он стонал, мычал нечто невразумительное, но потом снова потерял сознание. И хорошо, без сознания боль легче переносить.
Кое-как затолкав тело на кровать, я едва не рухнула рядом в полном изнеможении, все-таки силенок для подобного рода подвигов у меня маловато. Ладно, дальше все просто: разрезаем одежду, осматриваем рану – как я и предполагала, пуля прошла на вылет. Дырочка выглядела аккуратной и чистой, будто проделали ее в кабинете хирурга или, на худой конец, в хорошем тату-салоне. Рану перевязать и на всякий случай вкатить антибиотика, это дело никогда не помешает. Даст Бог, завтра мне удастся от него отделаться.
Шишку я попросту проигнорировала, подобные «боевые» ранения сами неплохо заживают. Следующим пунктом стали карманы типа. В одном обнаружились права на имя Николая Петровича Аронова, в другом бумажник, порадовавший глаза десятком разномастных кредитных карт и довольно-таки крупной суммой налички. Фи, Николай Петрович, подобные суммы носить с собой не то, что опасно – попросту неприлично.
Что ж ты за птица такая?
Якут
Источником всех своих неприятностей капитан Эгинеев справедливо считал имя. А в придачу фамилию и отчество. Кэнчээри Ивакович Эгинеев, кто захочет взять на работу человека с именем, о которое не то, что язык – ум сломаешь. А коли уж наградил Господь подобным подчиненным, то след держать его подальше, чтобы не раздражал лишний раз начальственные уши неблагозвучным именем.
На втором месте стояла внешность, а на третьем – непробиваемое убеждение людей, что человек, который хоть чем-то выделяется из толпы, если конечно этот человек – не знаменитый певец, политик или киноактер, по определению хуже. А если у тебя внешность карикатурного чукчи и труднопроизносимое для среднестатистического человека имя, то на карьере смело можно ставить крест. Тут не помогут ни ум, ни находчивость, ни готовность работать от рассвета до заката и после оного. Сложные логические построения "доброжелательные" коллеги поднимут на смех, правильность выводов подвергнут сомнению, щедро приправленному несмешными шутками, или, в лучшем случае, спишут на удачу, которая дураков любит. А любовь к работе обзовут глупостью, свойственной лишь дикарям.
С точки зрения Кэнчээри Иваковича глупыми были как раз-то коллеги, ограниченные, зашореные и ленивые, готовые с легкостью пообещать что угодно, а спустя минуту забыть об этом. Капитан Эгинеев обещания давал осторожно и старался держать слово, но сие обстоятельство странным образом лишь укрепляло репутацию дикаря. Хорошо, хоть чукчей уже никто не называет, раньше бывало… Два года Кэнчээри Ивакович с пеной у рта доказывал, что он вовсе не чукча, а якут – дурной был, надеялся изменить что-то, но заработал лишь кличку. Якут.
Глупые люди, чего с них взять.
Плохо только, что начальство тоже люди, и относится к капитану Эгинееву с тем же пренебрежительным снисхождением, что и коллеги. Терпеть – терпят, за вовремя раскрытые дела хвалят, но осторожно, чтобы ненароком не обидеть "настоящих" работников, за нераскрытые – ругают, но тоже осторожно – не приведи боже обвинят в национализме. Зато звездочки на погоны, премии, отпуска и прочие мелкие и крупные радости жизни достаются в первую очередь другим.
Одна радость – работа. Отец Эгинеева охотником был, дед охотился, прадед и прапрадед, и сам Кэнчээри Ивакович не посрамил чести родовой. Пусть он не на песца охотится, не на лису и даже не на медведя – зверя куда опаснее промышляет капитан Эгинеев, хитрого, свирепого, и до крови жадного, ибо людей, что, позабыв про наказы предков, убийства совершали, Кэнчээри Ивакович людьми не считал. Какие ж то люди – звери, и охота на них – занятие почетное.
Так он думал, когда шел работать в милицию, и за семнадцать лет мнение нисколько не изменилось. Страна изменилась, порядки изменились, отношение людей к милиции тоже изменилось, но не мнение капитана Эгинеева.
Сегодняшнее дело было непонятным. Вернее, не понятно, будет ли дело, но начальник все ж таки послал Эгинеева разбираться, чтоб потом не говорили, дескать, милиция бездействует, игнорируя разгул преступности. А Кэнчээри Ивакович к поручению отнесся серьезно: есть вызов – надо разбираться.
Мотороллер – подарок троюродного брата и еще один, дополнительный повод для насмешек – быстро домчал в нужный район. Мотороллер – не машина, в любую щель в пробке пролезет, или закоулочками, дворами вывезет. Свою машину капитан Эгинеев ценил и берег, глупые пускай смеются, а ведь никто из управления не приезжал на вызовы быстрее Кэнчээри с его мотороллером.
Нужный дом нашел сразу, район из новых, но дорогих. Впрочем, в Москве все дорого, сам факт наличия у человека квартиры – пусть однокомнотной, пусть где-нибудь на окраине, пусть в неудобном, грязном, промышленном районе, но своей, собственной квартиры – возносил счастливчика на недосягаемую высоту. Если же жилплощадь располагалась в тихом, симпатичном месте, ее цена мгновенно увеличивалась раза в два-три.
Эгинеева квартирный вопрос интересовал потому, как у сестры возникла замечательная идея разменять их трехкомнатную квартиру, доставшуюся от родителей, на две, и разъехаться. Сестра собиралась замуж и страстно желала самостоятельности. Кэнчээри не возражал, и потому все свободное время проводил в компании риэлторов и квартир. Однокомнотные, двухкомнатные, трехкомнатные, дорогие и очень дорогие. Старой, новой, чешской и брежневской планировки. Сталинки и хрущевки. Бывшие коммуналки и переоборудованные в жилье подвалы. Вариантов множество, но ни одного подходящего.
Данный район нельзя было отнести к очень дорогим, но и дешевым он тоже не был. Уютный чистый двор с яркой пластиковой горкой и песочницей, на клумбах цветут бархатцы и белоснежные астры, автомобильная стоянка расчерчена на ровные квадраты с номерами, а дверь в подъезд металлическая, с домофоном, и – о чудо из чудес! – без похабных надписей.
Милицию ждали, и дверь открыли сразу. В семнадцатую квартиру – минимум три комнаты плюс раздельный санузел, кухня и кладовая – набилось много народа. Парень в форме, должно быть или охранник, или консьерж, девушка с зареванной мордахой, женщина с тяжелым взглядом и черными усиками над верхней губой и старуха в халате и с полотенцем на голове.
К появлению капитана Эгинеева они отнеслись по-разному.
Парень окинул Кэнчээри Иваковича профессионально-недоверчивым взглядом, точно подозревал в чем-то нехорошем. Девушка при виде красных корочек заревела с новой силой, женщина с усиками моментально заохала, захлопотала вокруг рыдающей девицы, точно курица-наседка. А старуха в халате, презрительно поджав губы, заявила:
– В мое время милиция приезжала на вызовы гораздо, гораздо быстрее. – Голос у нее был скрипучий, так скрипит старое, сухое дерево, потревоженное ветром. – И одевались соответственным образом.