Горюхин. Только чай.
Толоконников. А ты, Мстислав?
Мстислав Романович. Мне кофе.
Женя уходит.
Толоконников. О! Он у нас индивидуалист. Знакомься – шурин мой, Мстислав для тебя Романович Мальчевский.
Горюхин. Горюхин. Павел Валентинович.
Входит Женя.
Женя. Кофе кончился. Я схожу в магазин.
Мстислав Романович. Не надо, Женя, что ты.
Женя. Надо.
Уходит.
Толоконников. Когда ей было два года, она уже была упряма.
Горюхин. Вы считаете, что воспитание ничего не дает?
Толоконников. Я считаю, что в ребенке борются две крови – матери и отца. И воспитание способствует тому, что одна из этих кровей побеждает. У нее моя кровь. Поэтому я ее иногда не выношу.
Звонок.
Толоконников. Пойди, открой.
Горюхин открывает. Входит сантехник. Оставляет чемоданчик в прихожей. Входит в комнату.
Сантехник. Здравствуйте. Что у вас?
Толоконников. У нас? В каком смысле?
Сантехник. Ну, сантехника вызывали?
Толоконников. Видимо, вызывали. Сейчас придет дочь и прояснит этот вопрос. А что без инструментов?
Сантехник. Каких еще инструментов?
Толоконников. «Шведки», лен, ключи. Пальцами откручивать будешь, что ли?
Сантехник. А это моя забота.
Толоконников. На стройке работал?
Сантехник. У нас вся страна стройка.
Толоконников. Разряд какой?
Сантехник. Четвертый.
Толоконников. У нас по четвертому двести выходит, а?
Горюхин. С премиями побольше.
Толоконников. Вот так. А с жильем как? Обеспечиваем?
Горюхин. Не жалуются.
Толоконников. Вот ведь психология, а? Сидят здесь на служебной площади, унижаются из-за трояка несчастного, а на стройку не идут. Не идут и точка. А ведь могут работать, мо-огут. Каждый болтик у них здесь в дело идет, каждая гаечка. Нравится, что ли, по квартирам ходить? Самому-то дом построить веселей, а?
Сантехник. А я вам могу сказать, почему к вам не идут.
Толоконников. Ну, просвети.
Сантехник. А потому что здесь я сам себе начальник. Русский человек погонял не любит.
Толоконников. Русский человек. Это ж надо – русский человек. И базу-то какую подвел. А ты знаешь, что русский человек не любит, когда от его имени кто-то начинает рассуждать: он такой, он сякой, русский человек? Ленивый русский человек? А кто страну отгрохал до самых до окраин? Не может самостоятельно мыслить? А кто технологии передовые разрабатывает? Тяжелый на подъем? А кто наш Север в палатках, с нуля освоил? Так что ты здесь не говори таких слов. Через все трудности, через войны, лагеря, голод пройди и по больши-им праздникам можешь сказать тихо, чтобы тебя никто не слышал: я, наверно, знаю, что такое – русский человек.
Сантехник. А те, кто войны не прошли, те, значит, не знают?
Толоконников. Выходит, что не знают.
Сантехник. Значит что, к войне готовиться, что ли?
Толоконников. К войне, говоришь? Готовься. Если тебя больше ничто не заставит жить и работать с полной отдачей. Готовься. Но запомни, что на войне тебе рассуждать не захочется. Там умирать надо учиться. А это – серьезное дело, я тебе скажу.
Сантехник. Вот я посмотрю – такие вы мудрые все, опытные.
Толоконников. Кто это – вы?
Сантехник. А – вы, те, кто о войне говорит, учит, советует. А порядка нет. Значит, народ совсем отупел, что вас слушать не хочет.
Толоконников. Снова ты превышаешь полномочия. Не можешь ты говорить от имени народа.
Сантехник. А я разве не народ?
Горюхин. Знаю я одного старика – три войны от первого до последнего дня прошел, не поймешь, где морщины, где шрамы: в прошлом году женился в третий раз. Вот это – народ.
Сантехник. А я, может, четыре раза женюсь.
Толоконников (вздыхает). Тяжелый ты человек, сантехник четвертого разряда, тяжелый. (Пауза.) Ко мне пойдешь работать?
Сантехник. По пятому?
Толоконников. По четвертому.
Сантехник. Когда вас переводят с места на место, то обязательно с повышением, а мне и разряд жалко?
Входит Женя.
Толоконников. Женя, ты сантехника вызывала?
Женя. Да, кран в ванной течет… А ведь это вы были три года назад?
Сантехник. Я.
Толоконников. Ну вот, а ты говоришь – пятый. Кран-то снова течет?
Сантехник. Вы меня извините, но только из-за нее (показывает на Женю) сделаю.
Уходит с Женей.
Горюхин. А вы говорите – на стройку, Петр Иванович. Он же здесь король.
Толоконников. М-да. Как-то у нас разболталось все. Это как в машине – там гайку не довернешь, там болт не зажмешь, там вал не отцентруешь и – готово, все вразнос идет. Разучились мы мыслить по-государственному, масштабно. Делаем свое, а до остального нам дела нет. А вот идешь с работы, увидел непорядок какой – подсказал, не слушают – сообщи куда надо. Это ж недолго. Или в магазине – обвесили тебя на десять граммов, вызови заведующего. Это ж просто делается. И я гарантирую – месячник всеобщего контроля и все мы подчистим и отладим. Лень. Лень наша расейская.
Горюхин. Петр Иванович, прошу прощения. Я покину вас на пять минут. Чай я обычно готовлю сам.
Уходит.
Горюхин (в кухне). Дорогая Женя.
Женя холодно смотрит.
Горюхин (не смущаясь). Я знаю, что вы сами прекрасно завариваете чай, но позвольте на правах гостя немножко вами поруководить. Кгм (прочищает горло). Простите. Итак…
Женя. По-моему, мы еще не знакомы, товарищ…
Горюхин. Горюхин. Паша.
Женя. Товарищ Горюхин. Простите. (Готовится высыпать заварку.)
Горюхин. Ну уж нет! Это не годится. (Берет у нее из рук заварной, заварку.) Надеюсь, цейлонский?
Женя. Индийский.
Горюхин. Н-ну, пойдет. Делаете вот так (греет заварной) потом вот так (всыпает заварку, бросает кусочек сахару) и, наконец, бросаете в атаку, на штурм аромата крутой кипяток… Ради бога, укутать! Хоть чем-то укутать! (Женя, невольно подчиняясь, срывается с места, подает полотенце, затем усмехается и смотрит со стороны на манипуляции Горюхина.)
Горюхин. А это что за вода?
Женя. Где?
Горюхин. Что здесь кипит?
Женя. Для кофе.
Горюхин. Вы не любите своего дядю? Хотите напоить его, простите, пойлом? Выливайте воду. (Женя пожимает плечами, но выливает.) А это делается так. Берется капелька водички, две, три крупицы песка и кофе… На медленном, медленном огне… не давая закипеть… затем вливается… не надо резких перепадов температур, это не чай… И все-таки вы мне нравитесь.
Женя. В каком смысле?
Горюхин. В большом, Женечка, в самом большом. Вы не отказываетесь учиться, а это главное.
Женя. Послушайте, давно вы носите эту идиотскую бородку?
Горюхин. Вам не нравится? Значит, я вам уже небезразличен.
Женя. У вас очень здоровое, краснощекое лицо…
Горюхин. Это от свежего воздуха…
Женя. А вы его еще и в рамочку.
Горюхин. Нет, вы мне нравитесь всё больше.
Женя. А если я скажу, что вы мне безразличны? Неужели вас это не огорчит?
Горюхин. Надо быть честным человеком. Я вас предупредил: вы мне нравитесь, и поступил, как джентльмен.
Входит сантехник.
Сантехник. Готово. Я пошел.
Женя. Спасибо. До свиданья.
Провожает его до двери, возвращается.
Женя. У меня возник небольшой… м-м… щекотливый вопросик.
Горюхин. Гарантирую исчерпывающий ответ.
Женя. Какими мотивами вы руководствовались, посещая моего отца? Вы ведь раньше не были у нас?
Горюхин. К сожалению, не был. А мотивы низменные.
Женя. Да?
Горюхин. Видите ли, Женечка, я – снабженец. И за счет легкости своего характера я снабженец очень высокого класса. Вы и представить себе не можете, почему я стал снабженцем. Угадаете? Попробуйте.
Женя. Попробую. Конечно, вы не аферист.
Горюхин. Спасибо. Я счастлив, что вы относитесь ко мне всё теплее.
Женя. Вы не любите сидеть на одном месте?
Горюхин. Тепло.