Я перебил их одного за другим, как кроликов, когда они выходили справить нужду или посмотреть, что случилось с друзьями; я успел убить семерых, прежде чем жена убила своего первого. Мы похоронили их в лощине, сложив сверху кучку камней, чтобы их духи не гуляли по земле, и нам было грустно — потому что Кемпбеллы проделали такой дальний путь, чтобы убить меня, потому что нам пришлось вместо этого убить их.
Я не люблю убивать — это не должно нравиться никому: ни мужчине, ни женщине. Иногда смерть бывает необходима, но она всегда зло. В этом у меня нет сомнений, даже после того, что случилось со мной в Черных горах и о чем я вам еще расскажу.
Я взял у Кaлума Макиннеса веревку и полез вверх — туда, где водопад извергался из склона и был достаточно узким, так что я мог через него перебраться. Там было скользко, но я справился с задачей без происшествий, привязал веревку, спустился по ней, кинул конец своему спутнику, помог ему перейти.
Он не поблагодарил меня ни за то, что я его спас, ни за то, что я сумел преодолеть преграду, но я и не ждал благодарности. Однако не ждал и того, что он все-таки сказал, а именно:
— Ты похож на половинку настоящего мужчины, да еще и уродлив. А твоя жена — она тоже маленькая и уродливая, как ты?
Не знаю, хотел ли он меня обидеть, но я решил не обижаться, я просто ответил:
— Нет. Она высокая женщина, ростом почти с тебя, и когда она была молодой — когда мы оба были молоды, — многие считали ее самой красивой девушкой в наших краях. Барды слагали песни о ее прекрасных зеленых глазах и длинных золотисто-рыжих волосах.
Мне почудилось, что при этих словах он вздрогнул. Но я, наверное, только вообразил это или, точнее, хотел вообразить, что видел это.
— Как же ты ее добился?
На это я ответил честно:
— Я хотел получить ее, а я получаю то, чего хочу. Я был упорен. Она сказала, что я умен, и что я добр, и что я всегда буду заботиться о ней. И она не ошиблась.
Облака снова осели, и очертания мира расплылись, он стал мягче.
— Она сказала, что из меня выйдет хороший отец. И я делал для своих детей все что мог. Они, кстати, тоже нормального роста, если тебе интересно.
— Я учу молодого Калума уму-разуму, — сказал старший Калум. — Он неплохой парень.
— Учить можно, пока они еще с тобой, — сказал я. И замолчал, потому что вспомнил тот долгий год, а еще Флору, когда она была маленькой, — как она сидела на полу с личиком, перемазанным джемом, и смотрела на меня так, будто я самый большой мудрец на свете.
— Пока не сбегут? Я сбежал еще мальчишкой. Мне было двенадцать. Добрался аж до самого двора Короля За Водой. Отца нынешнего короля.
— Такое редко услышишь.
— Я не боюсь, — сказал он. — Уж здесь-то во всяком случае. Кто нас подслушает? Орлы? Я его видел. Он был толстый и складно говорил на языке чужестранцев, а на нашем, родном — кое-как. Но все же он был наш король. — Калум помедлил. — И если он хочет снова к нам вернуться, ему понадобится золото — на суда и оружие, и на то, чтобы кормить войска, которые он соберет.
— Я тоже так думаю, — подтвердил я. — Потому мы и отправились искать эту пещеру.
— Это плохое золото, — сказал он. — Оно достается не даром. У него есть своя цена.
— У всего она есть.
Я запоминал каждый ориентир: подняться у бараньего черепа, пересечь три первых ручья и идти по берегу четвертого до кучки из пяти камней, найти скалу, похожую на чайку, и свернуть в расселину между двумя острыми черными утесами, а там двигаться вдоль склона…
Я знал, что смогу все это запомнить. Что сумею отыскать обратную дорогу. Но туманы сбивали меня с толку, лишали уверенности.
Мы вышли к маленькому озерцу высоко в горах и напилить свежей воды, наловили огромных белых тварей, которые не были ни креветками, ни раками, ни омарами, и съели их сырыми, как колбасу, потому что на такой высоте не из чего было развести костер.
Мы легли спать на широком уступе у кромки ледяной воды и проснулись в предрассветных облаках, когда мир был серым и голубым.
— Ты всхлипывал во сне, — сказал Калум.
— Мне снился сон.
— А мне не снятся плохие сны.
— Он был хороший, — сказал я. И не соврал, мне приснилось, что Флора еще жива. Она ворчала, что деревенские парни не дают ей проходу, и рассказывала мне о том, как пасла в горах стадо, и о разных пустяках, улыбаясь своей чудесной улыбкой и время от времени встряхивая волосами, рыже-золотыми, как у матери, хотя в волосах ее матери уже серебрится седина.
— Из-за хороших снов мужчина не должен плакать, — сказал Калум. И после паузы добавил. — Мне сны не снятся, ни хорошие, ни плохие.
— Совсем?
— Да, с тех пор, как я повзрослел.
Мы встали. И тут меня осенило:
— Они перестали тебе сниться после того, как ты побывал в пещере?
Он ничего не ответил.
Мы пошли вдоль обрыва в тумане, под восходящим солнцем. Туман словно впитывал в себя солнечный свет, но не рассеивался, а наоборот, густел, и я сообразил, что это, должно быть, облако. Мир тихо сиял. И тут мне показалось, что я вижу человека моего роста, маленького и горбатого, похожего на тень, — он маячил передо мной в воздухе, как призрак или ангел, и двигался так же, как двигался я. Его окружал мерцающий ореол, и я не мог судить, близко он от меня или далеко. На своем веку я повидал много чудес, сталкивался и с колдовством, но никогда еще не видел ничего подобного.
— Это магия? — спросил я, хотя ею вроде бы не пахло.
— Нет, — ответил Калум. — Всего лишь игра света. Тень. Отражение. Больше ничего. Я тоже вижу рядом с собой человека. Он повторяет мои движения. — Калум покосился в сторону, но я не видел, чтобы рядом с ним кто-то был.
А потом мерцающий человечек в воздухе побледнел и исчез, а за ним и облако, и наступил день, и мы остались одни.
Мы поднимались в гору весь день. Накануне, поскользнувшись у водопада, Калум подвернул ногу. Теперь она распухла у меня на глазах — распухла и покраснела, но он ни разу не замедлил шага, и если ему было больно, на его лице это не отражалось. Когда очертания мира стали расплываться в сумерках, я спросил:
— Сколько еще?
— Час. Может, меньше. Около пещеры устроимся на ночлег. Утром ты пойдешь внутрь. Возьмешь столько золота, сколько сможешь унести, и мы уберемся с этого острова.
Тут я посмотрел на него: волосы с проседью, серые глаза, огромный человек, похожий на волка, — и сказал:
— Ты хочешь спать у пещеры?
— Да. В пещере нет никаких чудовищ. Никто не вылезет оттуда ночью и не нападет на нас. Никто нас не съест. Но до утра внутрь заходить нельзя.
А потом мы обогнули осыпь, черные и серые камни, почти загромоздившие тропу, и увидели темное отверстие.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});