такими же ошалевшими себе подобными, я приземлился вдалеке от потоков огнедышащих рек, уткнувшись меж двух пузатых валунов, треснувших от негодования.
Подобное приключение для камня схоже с походом ребенка-домоседа в балаган. Цирковое представление впечатывается в память на всю жизнь, вот только цена на билет в моем случае оказалась неподъемной. Обретенное мной пристанище, из которого не было видно ровным счетом ничего, на многие века стало воспитателем Терпения, коего, по всей видимости, мне не хватало в человеческом исполнении. Не стану обременять читателя описанием бесполезного, бессмысленного вечного возлежания в объятиях Братьев-Валунов. На безжизненном месте (ни мхов, ни пауков, ни дуновения ветерка) только и учиться Великому Терпению. Но, как известно, ничто не вечно, прошло время, и давно остывший Вулкан снова ожил, правда, не той кипящей, громогласной, выплескивающейся жизнью, а тихим увяданием, точнее, оседанием. Слегка потрескивая трущимися друг о друга пластами пород, он, постепенно сгибая спину, уходил под землю, открывая мне и Братьям перспективу. Из этой-то перспективы и пришла Большая Вода. Как сказал бы человек – ушел Вулкан, пришел Океан.
Первая волна, мутная, соленая, ревущая, впечатала меня в животы Братьев еще крепче, но, отходя, выдернула из их объятий, осыпав острые края, оставившие вмятины на пухлых боках моих соседей. Следующая волна не заставила себя ждать, и я снова, обламывая торчащие заусенцы и у себя, и у других, полетел в заданном направлении. Через несколько циклов эти качели уже надоели и мне, и Братьям, но Океан не собирался договариваться с нами, он пришел показать нам, что есть суета сует. Столетиями я летал, несомый волнами, из точки в точку, превращаясь в гальку. Вода придавала мне форму, удобную ей, не спрашивая меня. Суетящийся, вечно спешащий человек становится галькой, не принадлежащей себе, но внешним обстоятельствам. Мелкие части меня, отбитые в процессе приливов и отливов, волна откатала в песчинки, сбившиеся в прибрежную полосу, там, где Океан останавливал свое дыхание. Всякий раз, подлетая к животам Валунов, я думал – стоит им подождать пару тысяч лет, и сюда придут красивые, молоденькие женщины, которые возлягут на пески и будут наслаждаться солнцем. Будь я песчинкой, непременно прилип бы к одной из них (вполне человеческое Вожделение овладело моими мыслями), но я, к сожалению, камень, булыжник, и таким нет места на пляже. Даже если повезет и меня выбросит на эти райские берега, в лучше случае какая-нибудь дева, наступив мне на спину аккуратной ножкой, вскрикнет от негодования, и ее загорелый мускулистый спутник зашвырнет меня в морские глубины, где, покрывшись илом, я закончу дни свои (по крайней мере, до того момента, пока не иссякнет Океан), а в худшем – первый же шторм похоронит меня в мокром песке, и тогда – полное забвение.
Печальные мысли прервала очередная волна, легко подхватившая меня с места и, о чудо, втиснувшая меня меж Братьев, я лишь слегка задел их гладкие телеса. Вуаля, гладкая, блестящая, самодовольная галька лежала посередине пляжа. Начиналась новая жизнь.
Рано или поздно, но сто лет одиночества (шутка, их было более пяти тысяч) закончились, появился человек. Конечно, не такой, каким был я: солнце, мало того что одно, так еще и желтое, воздух, лишенный метана, в воде полно солей – в таких окружающих условиях он не походил на человека моего мира, но все-таки это был человек.
Из прожитого Великого Цикла я знал, как важна эта встреча. Минерал, не испытавший прикосновения человеческой руки, только терпит свою недвижимость и вспоминает чувства, присущие Жизни. После встречи с человеком каменная память получает возможность хранить все то, что передал тактильно и ментально контактер, то есть начинает выполнять свое предназначение. С появлением человека для минерала начинается Возрождение, открывается путь к Царству Растений. Мой первый хозяин записал в кристаллическую память код Охотника, тепло его ладони, силу пальцев, выверенную траекторию моего полета, хруст костей жертвы и запекшуюся кровь в порах моей кожи-панциря. Я стал инструментом, снарядом Мастера, он ни разу не промахнулся и, забирая добычу, не забывал обо мне, стирая кровавые пятна шерстью зверька или птицы. Я же, в благодарность, включив память прошлого, вспомнил все, что знал о баллистике, сопротивлении сред и воздействии силы тяжести на летные характеристики тел и передал эти знания его тонкому двойнику, превратив себя в совершенное оружие, а его – в компаньона.
Несколько лет прошло в полном единении Мастера и его инструмента, пока другой охотник, воспылавший завистью к нашим успехам, не убил моего друга самым коварным образом и не забрал меня к себе. Я ушел от него на первой же охоте, чуть изменив свой центр тяжести перед броском. После промаха он так и не нашел меня, притаившегося в густом папоротнике, где я приготовился ждать нового хозяина, в тени и прохладе, с глубоким удовольствием вспоминая прежнего.
Ожидание мое было не долгим, три сотни лет – и я оказался в руках Крестьянина. Уф, кем только ни пришлось поработать мне в его хозяйстве: и подпоркой калитки в птичнике (вот уж где не оттереться от помета), и грузом под квашения на кухне (здесь было повеселее, но вони хватало так же), и устрашающим ядром в руке хозяина против соседских собак (правда, ни разу не был использован в деле, да и то хорошо, кровью и болью насытился я у Охотника). На перечисленных позициях, в общем-то, жилось неплохо, но приложить знания и опыт не представлялось возможным. Я, по обыкновению, как и все камни, ждал. И дождался.
Однажды шумная и крикливая, но добрая душой жена хозяина, суетливо оббегав весь двор, наконец-то выудила меня из-под скрипящей облепленной грязью и куриным пометом калитки, наспех обтерла подолом и понесла в дом. Я решил было: опять кваситься на кухню, но она прошмыгнула мимо кастрюль, прямо в спальню Крестьянина (какая честь для меня) и решительно сунула мое тело в разведенную печь, на угли. Воспоминания о Вулкане тут же нахлынули на меня. Бока мои, раскаляясь, заодно распаляли и мое воображение – юность встала перед глазами, как же давно это было: грохот извержения, восторг полета, надутые животы Братьев-Валунов… Хлоп – щипцы сдавили меня и отпустили уже на спине хозяина. Вот оно что. Крестьянин болен, лежит пластом, стонет, ругается, а я – его спасение, нагревательный элемент. Покопавшись в кристаллах памяти среди окаменевших знаний о строении человека, я понял – меня уложили не туда. Перемещение всего тепла в одну точку достигло цели, хозяин вскрикнул от ожога и дернулся телом, я свалился на пол. Щипцы снова отправили меня