того жил в Москве и выезжал лишь в дачные места. Исследователи жизни и творчества этого вдохновенного живописца, певца земли русской, утверждают, что именно под Звенигородом «сошла на Левитана сокровенная поэзия искусства». Наслаждаясь этими безбрежными заречными далями, блещущими главами монастыря, розоватыми в лучах заходящего солнца крепостными стенами, бронзовой корой исполинских сосен,
Звенигород. Собор на городке.
Покосившимися деревушками, он незаметно для себя открыл новый мир русской природы.
Дорога поворачивает направо в гору. Л вот и въездные ворота с многоцветным изображением святого Саввы. Мы входим на территорию монастыря и глубоко проникаемся поэзией давно прошедших времен.
«Царицыны палаты», построенные для жены царя, Марии Милославской, превосходно реставрированные, являются, по мнению многих знатоков, едва ли не самым характернейшим памятником русского зодчества XVII века. Трудно оторвать взор от кувшинообразных колонн и шатрового верха гостеприимно выступающего вперед крылечка, от всей сказочной, кирпичной изукрашенности палат. Вот уж где сказка, так сказка, песня, так песня!
Экспозиция музея, развернутая в одной из бывших церквей, поведает об археологических раскопках, о том, что здесь стояли древние поселения славян-кривичей. Она расскажет о жизни духовенства этого монастыря, о том, как искусно ткались ризы, о замечательных кустарных промыслах (часовом, игрушечном, музыкальных инструментов), процветавших в окрестных селах.
Представлены предметы обстановки из соседних барских усадеб, в том числе резное деревянное французское кресло изумительной работы.
Служебная деятельность писателя Антона Павловича Чехова, работавшего в 1884 году в Звенигороде врачом, пройдет перед вами. Фото рассказывают, что в городе сохраняется посаженная им липа, а на стенах бывшей уездной больницы помещена мемориальная доска. Как и для Левитана, впервые встретившегося здесь с русской природой, пребывание Чехова в Звенигороде явилось первым соприкосновением с народной жизнью. На материале здешних впечатлений написал он ряд рассказов, и об этом напомнит экспозиция музея.
Посетитель узнает и еще об одной трагической страничке истории города. В 1920 году среди монастырских стен произошло кровавое столкновение. Кулацкая часть населения, связанная с монахами упраздненного Советской властью монастыря, враждебно встретила реквизицию хлебных монастырских излишков для голодающего населения. Озверевшее кулачье убило трех звенигородских коммунистов и в их числе секретаря укома партии Макарова. Светлая память о нем живет в народе, и его именем назван крупнейший в районе колхоз.
По настоянию трудящихся были вскрыты мощи преподобного Саввы. Каково же было изумление собравшихся, когда вместо нетленных мощей предстала одетая в рясу кукла. Вот кому поклонялись целые столетия массы верующих!
Многое еще расскажет экспозиция музея. Но выйдем из церкви, и снова повеет на нас привольем русских полей и лесов, и вновь заблещет чарующая красота родной природы. На заре Звенигород звенит!
«Мое Захарово»
Александра Пушкина впервые привезли в Захарово в 1805 году, когда ему исполнилось шесть лет. Стоял тихий теплый летний вечер, когда Пушкины прибыли в сельцо. Из Москвы отправились еще утром, останавливались на отдых и обедали, пили чай в большом селе Перхушкове и вот, наконец, приехали.
Утром Александр выбежал из дома. Нянька Арина Родионовна испуганно крикнула было: «Куда же вы это, батюшка, Александр Сергеевич, не умывшись да не покушавши»… Но он уже бежал по расчищенным дорожкам липового парка к пруду. Еще вчера вечером, когда подъезжали, он приметил его. Тогда в сумерках воды тускло и темно отсвечивали. Сейчас вода казалась совсем прозрачной. От набегающего ветерка появлялась серебристая рябь.
Пруд показался ему необычайно большим. Такого он никогда не видел. Настоящее море! Там, где кончался пруд, был мост, через который проходила дорога в деревню. Виднелись серые избы, крытые соломой, за ними темной стеной стоял дремучий лес.
Усадебный дом располагался на пригорке. На берегу росла старая липа, к ней была приделана скамейка, и он уселся на нее, заболтав ногами. Но тут, всплеснув руками, подбежала к нему нянька: «Ах, я, старая! И неведомо мне окаянной, что пруд здеся! Не ровен час утопится дите!»
Он упирался, плакал, не хотел уходить, но она тащила его в дом. Появились недовольные и встревоженные родители.
Так ли было это или не так? Кто может теперь поведать, как началось первое знакомство Пушкина с подмосковным сельцом Захаровом, купленным ого бабушкой Марией Алексеевной Ганнибал? Но одно несомненно - это была первая деревня, виденная Пушкиным, в ней познакомился он впервые с русской действительностью, гениальным певцом которой стал.
Какое доброе дело сделала для него бабушка Мария Алексеевна Ганнибал! Ведь и купила она сельцо с думой о любимом ее внуке Сашеньке, бывшем совсем нелюбимым своими родителями за непоседливость, вспыльчивость и обидчивость, за то, что смуглый и курчавый, слишком походил на арапчонка. И если мать, Надежду Осиповну, по праву называли «прекрасной креолкой», то сын все же подчеркивал ее арабско-негритянское происхождение.
Нянька не могла угнаться за ним, но вскоре они помирились. Сашенька дал слово и держал его: близко к пруду не подходил, Арина Родионовна успокоилась. Он лишь издали любовался зеленой изменчивой гладью.
Пройдут, промчатся десять лет, он начнет писать стихи и в них опишет Захарово в послании к лицейскому товарищу Юдину. Поэтические послания тогда были (с легкой руки Василия Андреевича Жуковского и дяди поэта, Василия Львовича Пушкина) очень модны, и писали их даже многие лицеисты. Впрочем, пушкинское послание блистало поэзией:
«Мне видится мое селенье,
Мое Захарово, оно
С заборами в реке волнистой,
С мостом и рощею тенистой
Зерцалом вод отражено.
На холме домик мой; с балкона
Могу сойти в веселый сад.
Где вместе Флора и Помона
Цветы с плодами мне дарят.
Где старых кленов темный ряд
Возносится до небосклона,
И глухо тополи шумят».
Знать, на всю жизнь врезалось Захарово ему в память, коль он описал его так живо, выпукло и подробно, что мы будто и сейчас все видим…
Теперь, когда он пригляделся к пруду, тот показался уже не морем, а рекой. Длинный-длинный, он и сейчас похож на большую реку. В камышовых зарослях, как и тогда, плещутся утки. А вон там, на пригорке и стоял тот самый дом…
Сказки няни Арины Родионовны, может быть, маленький Пушкин слушал не впервые. Но здесь, вблизи леса, с его волшебным сумраком они звучали особо таинственно.
Потом, когда грустил он по невозвратному детству, часто вспоминал их. Его укладывали спать, и бабушка или няня садились около. Он не засыпал, пока не начиналась сказка.
«Ах! умолчу ль о матушке моей!
О прелести таинственных ночей,
Когда в чепце, в старинном одеянье,
Она, духов молитвой уклоня,
С усердием