Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда он вошел в бар, Арианна, хозяйка, приветствовала его по имени и привычно поставила перед ним на стойку стакан для вина. Орсо, старая немецкая овчарка, которая за многие годы как-то по-особому привязалась к Брунетти, поднялась на свои артритные лапы с обычного места рядом с охладителем для мороженого и потрусила к нему. Она довольно долго ждала, чтобы Брунетти погладил ее по голове и ласково потянул за уши, после чего улеглась у его ног. Многочисленные постоянные посетители бара привыкли перешагивать через Орсо и бросать ему куски сэндвичей. Особенно Орсо любил спаржу.
— С чем бы вы хотели, Гвидо? — спросила Арианна, имея в виду tramezzini, как обычно наливая ему в стакан красного вина.
— Дайте мне с ветчиной и артишоками и один с креветками. — Орсо начал тихонько постукивать его по лодыжке своим хвостом, похожим на веер. — И один со спаржей. — Когда появились сэндвичи, он спросил второй стакан вина и неторопливо выпил его, думая о том, как усложнится дело, если окажется, что покойник — действительно американец. Он не знал, будут ли проблемы с тем, в чьей юрисдикции это дело, и решил не думать обо всем этом.
Арианна сказала, как бы опережая его:
— Очень плохо с этим американцем.
— Мы пока что не уверены, что он американец.
— А если все-таки американец, то кое-кто начнет кричать, что это «терроризм», и всем будет только хуже. — Хотя она и была родом из Югославии, ход ее мыслей был совершенно венецианским: бизнес прежде и выше всего.
— В тех местах очень много наркоты, — добавила она, словно одного упоминания о наркотиках было достаточно, чтобы свалить преступление на наркоманов.
Он вспомнил, что у Арианны еще и гостиница, так что сама только мысль о том, что будет произнесено слово «терроризм», повергало ее в естественный трепет.
— Да, Арианна, мы это проверим. Спасибо. — В это время кусочек спаржи упал с его сэндвича на пол перед носом Орсо. И едва исчез в пасти собаки, ему на смену упал еще один. Встать на ноги Орсо было трудно, так пусть съест то, что все равно упало на пол.
Брунетти положил на прилавок десятитысячную банкноту, и когда Арианна протянула ему сдачу, сунул ее в карман. Она не потрудилась выбить ему чек, так что эти деньги останутся неучтенными и, стало быть, не обложенными налогом. Уже много лет назад он махнул рукой на такой обман государства. Пусть этим занимаются мальчики из Налоговой полиции. По закону Арианна должна выбить чек и отдать ему, а если он уйдет из бара без чека, оба они будут подвергнуты штрафу в сотни тысяч лир. Мальчики из Налоговой часто поджидали у баров, магазинов и ресторанов, наблюдая в окна, как происходит получение денег, потом останавливали выходящих посетителей и требовали показать чеки. Но Венеция — город маленький, и Брунетти знали все служащие в Налоговой, так что его никогда не останавливали. Это могло бы произойти, только если бы они призвали на помощь дополнительные силы и устроили то, что пресса называет «блицем»: взяли бы под наблюдение весь коммерческий центр города, чтобы за один день набрать штрафов на миллионы лир. А если бы его все-таки остановили? Он показал бы свое удостоверение и сказал, что зашел в туалет. Правда, его зарплата выплачивается из этих же налогов. Но это давно ничего не значило для него и, как он подозревал, для большинства его сограждан. В стране, где мафия вольна убивать когда и кого ей захочется, невозможность предъявить чек за чашку кофе не является преступлением, достойным внимания людей, подобных Брунетти.
Вернувшись к своему рабочему столу, он нашел записку, в которой его просили позвонить доктору Риццарди. Брунетти позвонил. Оказалось, что медицинский эксперт все еще в своем кабинете на кладбищенском острове.
— Чао, Этторе. Это Гвидо. Что там у тебя?
— Я посмотрел его зубы. Вся работа — американская. У него шесть пломб и один канал. Сделано несколько лет тому назад, техника не вызывает сомнений. Все американское.
Брунетти понимал, что не стоит спрашивать, уверен ли медэксперт в своих выводах.
— Что еще?
— Лезвие четырех сантиметров в ширину и по крайней мере пятнадцати — в длину. Кончик пронзил сердце, как я и думал. Орудие проскользнуло прямо между ребрами, даже не оцарапав их, так что тот, кто это сделал, был достаточно опытен, чтобы держать лезвие горизонтально. И угол удара был выбран правильно. — Риццарди помолчал немного, потом добавил: — Поскольку рана слева, я бы сказал, что тот, кто это сделал, был правша или по крайне мере действовал правой рукой.
— А что насчет роста? Вы можете что-нибудь сказать?
— Нет, ничего определенного. Но он несомненно стоял близко к жертве, лицом к лицу.
— Признаки борьбы? Что-нибудь под ногтями?
— Нет. Ничего. Но убитой пробыл в воде примерно пять-шесть часов, так что если и было бы что-то подобное, это смылось бы водой.
— Пять-шесть часов?
— Да. Я бы сказал, что он умер примерно в полночь или в час ночи.
— Что-нибудь еще?
— Ничего примечательного. Он был в хорошей физической форме, очень мускулист.
— Как насчет пищи?
— Ел за несколько часов до смерти. Возможно, сэндвич. С ветчиной и помидором. Но ничего не пил, по крайней мере ничего спиртного. В крови ничего такого нет, и судя по состоянию печени, я бы сказал, что он пил очень мало, может, и вовсе не пил.
— Шрамы? Операции?
— Маленький шрам, — начал Риццарди, потом замолчал, и Брунетти услышал шорох бумаги. — На левом запястье, в виде полумесяца. Он может быть от чего угодно. Операций никаких не было. Ни гланды не вырезаны, ни аппендикс. Прекрасное здоровье.
По голосу Брунетти понял, что Риццарди больше ничего не может добавить.
— Спасибо, Этторе. Ты пришлешь письменный рапорт?
— А что, его превосходительство желает его видеть?
Услышав, как Риццарди назвал Патту, Брунетти фыркнул.
— Желает. Но не уверен, намерен ли он его прочесть.
— Ну, если так, то рапорт будет до такой степени насыщен жаргоном медучилища, что за объяснениями ему придется позвонить мне. — Три года назад Патта возражал против назначения Риццарди экспертом, потому что племянник какого-то его друга как раз оканчивал медицинское училище и искал места на государственной службе. Но Риццарди, имевший пятнадцатилетний опыт работы патологоанатомом, был назначен на это место, и с тех пор между ним и Паттой шла непрерывная партизанская война.
— Значит, я с нетерпением жду рапорта, — сказал Брунетти.
— Да ведь ты ни слова там не поймешь. Даже и не пытайся, Гвидо. Если у тебя будут вопросы, позвони мне, и я все объясню.
— А что насчет его одежды? — спросил Брунетти, хотя и знал, что это вне компетенции Риццарди.
— На нем были джинсы «Левис». И один ботинок «Риббок», одиннадцатый номер. — И прежде чем Брунетти успел что-то сказать, Риццарди продолжил: — Знаю, знаю. Это еще не значит, что он американец. Сегодня «Левис» и «Риббок» можно купить где угодно. Но белье у него американское. Я послал его ребятам из лаборатории, и они могут рассказать тебе побольше, но этикетки были на английском, на них написано «made in USA». — Голос врача изменился, и в нем зазвучало необычное для него любопытство. — А твои ребята узнали что-нибудь в гостиницах? Насчет того, кто он такой?
— Я пока ничего не слышал, думаю, они все еще сидят на телефонах.
— Надеюсь, ты узнаешь, кто он, и отправишь его домой. Это нехорошо — умереть в чужой стране.
— Спасибо, Этторе. Я постараюсь выяснить, кто он. И отправлю его домой.
Он положил трубку. Американец. При нем не нашлось ни бумажника, ни паспорта, ни удостоверения личности, ни денег, кроме тех нескольких монет. Все это указывало на уличное ограбление, которое по какой-то причине чуть не сорвалось. А у вора оказался нож, и он воспользовался им либо удачливо, либо слишком умело. Уличные преступники в Венеции бывают удачливы, но редко умелы. Они вырывают сумки и убегают. В любом другом городе подобной трагедией могла бы закончиться попытка заломить назад руки или сдавить горло, но здесь, в Венеции, такого рода вещей просто не бывает. Выучка или удача? А если выучка, то чья? И почему необходимо стало воспользоваться этой выучкой?
Он позвонил в главный отдел и спросил, повезло ли им с гостиницами. В гостиницах первого и второго класса отсутствовал только один постоялец, человек лет пятидесяти, который не вернулся в «Габриэль Сэндвирт» вчера ночью. Начали проверять гостиницы классом ниже. В одной из них жил американец, который расплатился и съехал вчера ночью, но по описанию он не подходил.
Возможно, подумал Брунетти, что он арендовал квартиру в городе; а значит, пройдет несколько дней, прежде чем заявят о его исчезновении. А может, вообще не хватятся.
Он позвонил в лабораторию и попросил позвать Энцо Боккезе, главного техника. Когда тот подошел к телефону, Брунетти спросил:
- Гибель веры - Донна Леон - Полицейский детектив
- Боль - Маурицио Джованни - Полицейский детектив
- Боль - Маурицио де Джованни - Полицейский детектив