3
Поэт же Рюхин... — Персонаж, вобравший в себя черты многих писателей и поэтов того времени.
4
...впал в правый уклон. — В конце 20-х гг. Булгаков оказался одной из жертв кампании против правого уклона в искусстве и литературе. «В области театра у нас налицо правая опасность, — отмечалось в редакционной статье журнала „Новый зритель" 25 ноября 1928 г. — Под этим знаком мы боролись... против чеховского большинства в МХТ-И, против „Дней Турбиных"... Ближайшие месяцы несомненно пройдут под знаком контрнаступления левого сектора в театре». В феврале 1929 г. один из руководителей Главреперткома В. И. Блюм выступил со статьей «Правая опасность и театр», которая почти полностью была посвящена разбору пьесы «Дни Турбиных» как наиболее яркому и «опасному» произведению, проповедующему идеи побежденного класса, то есть буржуазии (Экран. 1929. 17 февраля). В первом номере журнала «Советский театр» за 1930 г. имя Булгакова вновь склоняется в связи с борьбой против правого уклона. «Именно театр, — подчеркивалось в передовой статье, — оказался наиболее удобной позицией для обстрела политических и культурных завоеваний рабочего класса. Злобные политические памфлеты и пародии на пролетарскую революцию прежде всего нашли свое место на театральных подмостках („Зойкина квартира", „Багровый остров"). Именно на театр направлено главное внимание врагов». А в статье «Начало итогов» (автор — Р. Пикель) прямо отмечалось, что важнейшим фактором, «подтверждающим укрепление классовых позиций на театре, является очищение репертуара от булгаковских пьес».
5
...не в правый уклон, а, скорее, в левый загиб. — Писатель в данном случае обыгрывает текст статьи «Искусство и правый уклон», помещенной в газете «Вечерняя Москва» от 2 марта 1929 г. В ней говорилось: «Никто [из комсомольцев] не спорил по существу — о правом уклоне в художественной литературе... Следовало бы, пожалуй, говорить не только о правом, но и о левом уклоне в области художественной политики... О „левом" вывихе докладчик почему-то умолчал».
6
— Нет, не помилую... — В первой редакции:
«— Бейте, граждане, арамея! — вдруг взвыл Иванушка и высоко поднял левой рукой четверговую свечечку, правой засветил неповинному... чудовищную плюху...
Вот тогда только на Иванушку догадались броситься... Воинственный Иванушка забился в руках.
— Антисемит! — истерически прокричал кто-то.
— Да что вы, — возразил другой, — разве не видите, в каком состоянии человек! Какой он антисемит! С ума сошел человек!
— В психиатрическую скорей звоните! — кричали всюду».
7
Маргарита заговорила страстно... — Эта черновая запись свидетельствует о многом. Прежде всего она ясно указывает на то, что имя главной героини романа было определено писателем на самой ранней стадии его написания. Косвенно эта запись подтверждает также высказывания Л. Е. Белозерской и С. А. Ермолинского о том, что Булгаков читал им в 1929 г. законченный роман в машинописном виде. Наконец, весьма к месту будет сказано и о том, что основные идеи романа, отчетливо проявившиеся в последних его редакциях, вызрели у писателя также в 20-е гг. В связи с именем героини и с некоторыми сюжетными линиями романа следует упомянуть одну любопытную переведенную книжонку, появившуюся в Москве в 1927 г.: Пьер Мак Орлан. Ночная Маргарита (Библиотека «Огонек». № 282). Главные ее герои — Георг Фауст, восьмидесятилетний профессор, продавший душу лукавому и вследствие этого превратившийся в обаятельного молодца, и рыжая красавица Маргарита, ночная обитательница злачных мест. Полюбив Фауста, Маргарита решила освободить его от дьявольских пут, добровольно согласившись исполнять все условия договора, заключенного между Фаустом и лукавым. При этом она надеялась таким же образом переуступить свои обязанности по договору кому-то другому, отягощенному старостью. Но тщетно: продать свою душу за молодость (временную, конечно!) никто не желал. На глазах великолепного Фауста Маргарита стала превращаться в ужасную старуху... Многие эпизоды этой повести вспоминаются при прочтении булгаковского романа. К сожалению, исследователи-булгаковеды прошли мимо этого важнейшего литературного источника, в значительной степени определившего структуру «закатного романа».