Читать интересную книгу Бастион - Герт Нюгордсхауг

– Не опускаться? – Кое-что в голове Ермунна стало проясняться, становиться на свои места.

– Да, не опускайся до них. Не участвуй в грубых выходках, которые они придумывают. Они хотят свести меня в могилу, как во время войны свели в могилу моих родителей. – Мел внезапно отвернулся. Но Ермунн успел заметить блеснувшие на щеках слезы.

– Ваших родителей? – едва слышно переспросил Ермунн.

– Мой отец… он был коммунистом и погиб в немецком концлагере. У матери было слабое здоровье, она не вынесла удара, умерла накануне Дня освобождения. – Слез больше не было. Мел расправил плечи и теперь держался очень прямо; таким Ермунн его еще не видел.

Коммунист, подумал Ермунн. Опасное слово, внушали ему в народной школе. Самое опасное, утверждал Симон, который сейчас был в море, на китобойном промысле.

Беседа с Мелом окончилась. Больше тот ничего не сказал. Ермунн был в смятении. Он считал, что Мел не иначе как сходит с ума. Бедняга Мел.

К чему он приплел эти «мерседесы»? Впрочем, Мел говорил правду. В городке действительно было много этих машин. С немецкими номерами. А владельцы? Ермунн знал, что во время войны кое-кто из них был фашистом. Мариус Блюстад, к примеру, состоял в хирде. Теперь он каждое лето ездит в Германию. И каждый раз возвращается с новым «мерседесом». Все только диву даются, откуда он берет деньги. Но задать этот вопрос никто не решается.

С наступлением весны шалостей в классе не убавилось. Однако Финн, Сигге и Ермунн старались держаться в стороне. По крайней мере они не участвовали в наиболее злых выходках.

В июне, по окончании учебного года, Ермунн получил по почте свой табель. К его удивлению, там стояли отличные оценки по всем предметам, в том числе и по поведению. Последнее было совсем незаслуженно.

В гимназию Ермунн поступил. А Финн и Сигге и не пытались. Осенью до Ермунна дошли слухи о том, что Мел оставил должность учителя. По болезни. Он попал в психиатрическую клинику под Хамаром. Больше Ермунн никогда не слышал про Мела, то есть Юна Мелса.

5. «Горный фестиваль»

Карл Бирк, художник, рисовавший вывески, был родом откуда-то с юга, это чувствовалось по его выговору. Жил он в доме по соседству со старьевщиком Тилте.

Сейчас он был зол, ужасно зол, и Ермунн Хаугард знал, что злится он на него.

А начиналось все как нельзя лучше. Обосновавшись в Люнгсете, новый руководитель городского туристического бюро, Тур П. Колсов, лелеял большие планы на будущее. Для привлечения туристов он задумал каждое лето организовывать «Горный фестиваль». Грандиозное празднество, на котором можно было бы во всей полноте представить древние традиции и местную культуру. Каких только развлечений он не придумал! Прыжки с парашютом и игра на пастушьем рожке, хороводы в национальных костюмах и ансамбль поп-музыки из Швеции, угощение с сетеров и запуск воздушных шаров составляли лишь незначительную часть программы.

В приготовлениях принимал участие весь городок. Дети и взрослые радовались мероприятию, которое в середине июля обеспечит большой приток туристов. Вдоль дорог на подъездах к городу установили флагштоки. Бывшая Рыночная площадь – Мартенсплассен – была превращена в парк Тиволи и танцевальную площадку. Кафе и магазины не закрывались до поздней ночи.

Ермунн оказался втянутым во все это самым непосредственным образом. Когда первый год в гимназии остался позади, он подыскал себе на летние каникулы работу – в только что открывшемся туристическом бюро. Весь штат бюро составляли он и Колсов, и у Ермунна создалось впечатление, что с начальником ему повезло. Колсов занимался подготовкой грандиозного «Горного фестиваля», а Ермунн отвечал за текущую работу: снабжал туристов разнообразной информацией и помогал им подыскивать ночлег.

Но вдруг спокойное течение событий было нарушено. На другой день после открытия «Горного фестиваля», рассчитанного на неделю, руководитель турбюро срочно решил, что пора съездить отдохнуть, и со всем семейством отправился на южное побережье, в город, где они жили раньше. Прежде чем отбыть, Колсов, потрепав Ермунна по плечу, сказал, что теперь тот остается на Мартенсплассен за главного и должен следить, чтобы все шло хорошо. Если возникнут какие-либо проблемы, пусть обращается к художнику Бирку, он все уладит.

Не успел Ермунн опомниться, как его начальник укатил. Чтобы он остался за главного? Чтобы он, пятнадцатилетний подросток, отвечал за обширную программу всего праздника? Какого дьявола шефу вздумалось уезжать на отдых именно сейчас, в разгар туристского сезона? Это же чистейшее легкомыслие! И какое, черт возьми, отношение имеет к фестивалю этот художник по вывескам, Бирк? Он, правда, писал к празднику приветственные лозунги и делал указатели. Однако помимо этого Ермунн не представлял себе, какое отношение он имеет к организации фестиваля. Курс действий был совершенно неясен, и парня тяготила ответственность, возложенная на его пока еще не слишком широкие плечи.

После обеда Ермунн закрыл туристическую контору и двинулся к Мартенсплассен. Шел второй день фестиваля, и вечером там намечались танцы и песенные игры. По дороге он наткнулся на Бирка, который малевал указатели «Туалет», «Кафетерий» и тому подобные. Ермунн отметил про себя, что все указатели исполнены в одинаковой манере, заостренными буквами, напоминающими древненорвежские руны. Мог бы, кажется, внести некоторое разнообразие, на то он и художник.

Ермунн молча постоял возле него, наблюдая, как Бирк работает. Наконец не удержался и спросил:

– Почему ты все указатели пишешь одинаковым шрифтом, вроде как рунами?

Бирк поднял взгляд на Ермунна. Его откормленная, самодовольная физиономия скривилась в надменной улыбке, обнажившей золотые зубы.

– Это, мой мальчик, не твоего ума дело. Нам с шефом такие буквы нравятся. А теперь катись отсюда, нечего стоять над душой. – И Бирк отмахнулся от него.

Ермунн пошел обследовать танцплощадку. Там оказалось не убрано со вчерашнего вечера, и он, отыскав метлу, принялся за уборку.

– Вот для чего тебя уже приспособила раса господ, хе-хе! – проговорил старческий голос.

Это рядом остановился проезжавший мимо на велосипеде местный чудак, по прозвищу Щепка, известный своим бойким языком и неумеренным потреблением спиртного. Он, очевидно, направлялся в контору ленсмана улаживать дело с опротестованным векселем.

– Раса господ? – Отставив в сторонку метлу, Ермунн облокотился на ограждавшую танцплощадку балюстраду. Он был не прочь поболтать с Щепкой: кто знает, вдруг поднимется настроение?

– Ну да, эти господа-аристократы, которые нагрянули в наш город, чтобы, видишь ли, навести тут у нас порядок, хе-хе. То бишь прибрать к рукам нашу молодежь, продукт нашей культуры, наших мальчиков с арийской внешностью. Ладно, ты меня не слушай, я несу всякую чепуху. – Щепка откашлялся и покрепче ухватился за руль. – Твой отец, случаем, не дома?

Ермунн, предвидя опасность, поспешно ответил:

– Нет, он, кажется, собирался на пастбище.

Ну конечно, у Щепки в кармане лежал опротестованный вексель. Теперь ему нужно было найти поручителя. Отец Ермунна не раз и не два вызволял Щепку из подобных положений и почти всегда обжигался на этом. Однако у Щепки непременно находилось убедительное объяснение, и сердиться на него было невозможно.

– Ладно, мети себе дальше. Коричневой пыли тут натрясли довольно, хе-хе. А папаше твоему привет. – И Щепка поехал дальше, к ленсманской конторе.

Стоило Ермунну закончить уборку танцплощадки, как упали первые капли дождя. Катастрофа! Если вечером будет дождь, все сорвется. Над танцплощадкой не было даже навеса. Небо между тем заволакивало тучами. Ермунн предчувствовал, что дождь будет затяжной: он немножко разбирался в погоде.

Он со всех ног помчался к Бирку, который в это время пристраивал свои указатели, чтобы их не намочило, вдоль стены какого-то сарая.

– Будет дождь, нужно отменить праздник! – выпалил Ермунн.

– Занимайся своим делом! Никто ничего отменять не будет. Люди что, дураки, не захватят плащей и зонтиков? Давай-ка, парень, не встревай не в свое дело. – Собрав краски и кисти, Бирк сложил их в машину. Потом и сам залез туда же.

– И ты уезжаешь? – пришел в отчаяние Ермунн.

– Конечно, мне пора домой. Работу я закончил. Через пару часов, когда указатели подсохнут, можешь их развесить. – И он захлопнул дверцу машины.

– Но шеф сказал…

Взревел мотор, и автомобиль скрылся из виду в направлении площади. Ермунн остался стоять под проливным дождем.

Развесить указатели? С превеликим удовольствием! Он выволок непросохшие таблички на дождь. Вскоре краска потекла, и рунические буквы стали напоминать подгнившую, завалившуюся изгородь. А дождь расходился все пуще. Ермунн, смеясь, спрягался от него под крышей какого-то дома.

Он задумался над словами Щепки о расе господ. Он был парень с головой и понял, на что намекал старик. Вот только были ли Колсов и Бирк в войну фашистами? Этого он не знал, да и Щепке откуда это было знать? Бирк, правда, хоть и не местный, но поселился в городе давно. Все-таки удивительно, сколько сюда понаехало нового народа, сколько обосновалось здесь, пустило корни. Кстати, старьевщик Тилте, помнится, однажды зашел в турбюро, просто так, без всякого дела, и, щелкнув каблуками, громко поздоровался с шефом. Шеф тогда еще лукаво усмехнулся, словно они знакомы с давних пор, еще до переезда Колсова в Люнгсет. А может, это Ермунну только померещилось? Он вдруг увидел перед собой испачканный белым палец своего учителя, Мела: «Ты не должен иметь с ними ничего общего, Ермунн. Весь городок заражен».