телом в морозильную камеру. Потом сняла перчатки и долго мыла руки.
— Любые корректирующие поведение устройства, Блок, могут оказаться бессильными перед психологией индивида.
Одиссей кивнул.
— Недаром все опыты с детектором лжи зашли в тупик.
— У Архи Гуда аж нос дрожит от негодования. Если кто-то сумел обойти корректоры, то вся система полетит в тартарары.
— Прежде никому не удавалось. Может, кто-то из нас просто сошел с ума. Удивительно, что не все мы. Возможно, вы сейчас находитесь среди группы психопатов, Гортензия.
— Что возможно на любой подобной станции. И все равно корректоры работают.
— Почему вы одна? Из-за смерти какого-то каторжника даже полноценную бригаду не прислали?
— Архи Гуд запросил только одного дознавателя.
— Хм, а поначалу выглядело так, будто вы тут главная. Но система всегда главнее, да? Так что, ваш сморчок решил, что вы и одна справитесь?
— Было решено, что не стоит тратить человеческие ресурсы на такое крошечное дело.
— Крошечное дело? Возможный сбой корректора?
Гортензия, склонив голову, прямо посмотрела на Одиссея:
— Никогда не думал подать прошение о пересмотре своего дела? За прошедшие двадцать лет система стала гораздо гуманнее.
— Настолько, что отправила сюда женщину с тремя детьми, один из которых — младенец?
— Младенцев было два. Близнецы. Ты не захочешь узнать, что случилось с другим.
Одиссей и не хотел, он спросил про другое:
— Почему родители так поступают? Мне кажется, им всем тоже необходимы корректоры. Сразу, как только появляется эмбрион. Или даже раньше.
— В данном случае зафиксирован нервный срыв на фоне послеродовой депрессии.
— Ага. А остальные дети остались с ней в виде психотерапии?
— Совместная опека с мужем.
— Этот придурок недолго здесь продержится. Слиняет вмиг, оставив нам свою неврастеничную жену и потомство в придачу. Вот вам гуманность системы в действии. А ведь дети могли бы жить в нормальном мире, в котором живут нормальные люди. Без кровавого бэкграунда.
Гортензия невесело улыбнулась.
— Хочешь чаю? — и, не дожидаясь ответа, прошла в отсек кухни. — Как у вас тут с питанием?
— По нормативам, офицер. Система заботится о нашем физическом благополучии.
— С другой стороны, ты не обязан участвовать в гонке за экономическое выживание. Строить карьеру. Прогибаться под начальство. Получать по шее.
— Еще скажите, что вы мне завидуете.
Одиссей втиснулся в крошечную кухню и попытался как можно компактнее уместиться за небольшим столом.
Гортензия поставила перед ним огромную кружку с дымящимся чаем.
— Будешь пончики?
Он снова засмеялся, до того домашними ему показались эти неожиданные посиделки.
— Давайте. И расскажите, за что вас отправили в эту дыру возиться с каторжниками.
— Мальчишка. Чуть старше тебя тогда. Признаки самообороны. Я скрыла некоторые улики, но и ему не помогла, и себя подставила.
— Кажется, я произвел на вас впечатление.
— Произвел. Меня поразила твоя убежденность в собственной правоте. Точно не хочешь чистосердечно признаться снова, как тогда?
— Пока воздержусь.
— Думаю, что поэтому тебе дали пожизненное. Люди, уверенные, что имеют право убивать — страшные.
— Страшнее чудовищ?
— Равные им.
Когда Одиссей вышел из станции, над планетой уже занимался рассвет.
Задрав голову, он привычно пробормотал: «Встала из мрака младая с перстами пурпурными Эос; ложе покинул тогда и возлюбленный сын Одиссеев»…
Эта ночь обошлась без всяких там лож. Мирный и спокойный треп за чаем.
Драгоценный треп, воспоминания о котором он будет хранить в своем сердце до конца дней.
Но вот уже утро, которое расставит всё по своим местам. Офицеры снова становятся офицерами, а каторжники — каторжниками.
Сонная Нуналуна брела от «Одиссеи» по чахоточной траве, чтобы сменить Мегеру.
— Одди, — удивилась она, — где ты был?
— Гулял.
Она зевнула.
— Только заберу свою косметичку и отправлюсь выполнять свой долг этой станции.
Сделав несколько шагов по направлению к общежитию, Нула вдруг позвала чужим голосом:
— Одди… Что это такое?
Он посмотрел в том направлении, куда она указывала трясущейся рукой.
На оранжевой траве, лицом к небу, лежал абсолютно мертвый Агава Артезиан.
— Итак, — в глазах Гортензии Робинс читалась холодная ярость. — Маргарита Белых, Рафаэль Пратт и Нуналуна Осая. Кто из вас взял в руки спицы и воткнул их прямиком в сонную артерию Агавы Артезиана?
— Вы дознаватель — вот и выясняйте сами, — ответила Нула с вызовом. Она была бледной и мелко подрагивала.
Неудивительно.
Если каждое утро будет приносить по трупу, то им всем недолго осталось.
— Возможно, вам пора вызвать подкрепление, офицер? — продолжила нападения Нуналуна. — Ваша профессиональная некомпетентность ставит нас всех под удар.
Даже вечно молчащий Раф вдруг заговорил:
— Почему вы исключили из этого списка Одиссея?
— Потому что, — отчеканила Гортензия, — эту ночь он провел вместе со мной.
Нула истерически расхохоталась, перекрывая заунывный вой Коры. Дети вторили ей, и этот невыносимый аккомпанемент причинял Одиссею больше всего душевных терзаний.
Архи Гуд, старчески покряхтывая, вышел со станции.
Решил взять на себя заботу о детях? Или у него были другие дела?
— Теоретически, — сказал Одиссей, — это обстоятельство не снимает с меня подозрений в убийстве Нокса.
Его раздражала бессмысленность обеих смертей.
В те времена, когда он еще был подростком и они с Брадобреем срывали голоса, крича друг на друга, Плюшевый Нокс приходил к нему по ночам с конфетами. Он выпрашивал их или обменивал у тех, кто прилетал к ним за топливом. Раздавал экономические консультации и повышал финансовую грамотность среди населения. Утешал задыхающегося от злости мальчишку.
А Агава тут и вовсе был не при чем. Угораздило же его попасть именно на эту станцию.
Раф. Нула. Мегера.
Мегера. Нула. Раф.
Как ни перебирай эти имена в своей голове, понятнее не становится.
Архи Гуд первым делом проверил их браслеты и объявил, что никакой вспышки агрессии за эту ночь не зафиксировано ни у кого.
— Может, это Кора заколола мужа? — спросила Нуналуна. — Может, он ей надоел еще дома, а он и на каторгу за ней поперся?
— Смотрите, — сказала Гортензия, — как будет дальше. Я запрашиваю помощь управления, вас всех забирают отсюда и раскидывают по одиночкам, где вы и будете находиться, пока один из вас не признается.
«Как закономерно, — отрешенно подумал Одиссей, — что погибли самые невинные. А убийцы все еще живы».Планета, которую они вчера обыскали почти всю, выглядела сегодня еще более унылой, чем обычно.Наверное, ей пришлось для этого приложить особые усилия.
Одиссей, чтобы отвлечься от мрачных мыслей, перегнал свою «Одиссею» в третий терминал, твердо вознамерившись среди всего происходящего безумия заняться полезным делом.
Например, отодрать моллюсков и кудрявую плесень со стен трешки.
Ну их всех к черту с их убийствами.
Достав из багажника все необходимое для очистки, он приступил к работе, однако без привычного шпателя