Читать интересную книгу Непойманный дождь - Надежда Зорина

Я внезапно устал. Но нужно было еще рассмотреть фотографию. Чуть-чуть передохнуть и рассмотреть: всякое бывает в жизни, может, все это лишь совпадение.

Почти спокойно, только левая нога отбивала какой-то судорожный ритм, я еще раз, уже по порядку, перечитал статью, снял ладонь с фотографии и бесстрашно уставился на снимок. Семейство на фоне дома, собственного их дома — того самого дома. Валуев А. И. — слегка полноватый мужчина лет сорока, его жена — застенчиво улыбающаяся красавица (не моя сегодняшняя визави, к счастью, не она), мальчик, слишком маленький для своих восьми лет, похожий на мать, и преданный Людвиг.

Я перевернул газету — 17 мая текущего года. Статья по горячим следам, свежая информация. Но какое отношение я, сегодняшний, живущий в октябре, имею к этому событию? И какое имел я, прошлый, майский? Я не был знаком с этой семьей, не знал о ее существовании. Не я направил молнию… Черт, а вот тут-то… Нет, не может быть, ни при чем я здесь, ни при чем!

И все же почему-то эта женщина пришла именно ко мне, именно мне, а не кому-либо другому, передала статью. Именно со мной приключились все эти события, значит… Значит, я все же как-то замешан, значит, кто-то меня подозревает в том, что я как-то замешан, и эта женщина подозревает, значит, события, странные, мучительные своей неразгаданной абсурдностью, будут продолжаться. И не спасет честный, бесхитростный путь курьера, не спасут аккуратно выполняемые предписания врача, дружеская поддержка Алекса не спасет, мамина забота, наивные благотворительные хитрости Тони не спасут, ничто не спасет. Мне нужно бежать, не домой, а вообще бежать, из этого города, из своей жизни, прошлой и настоящей, из своей личности скорее бежать. Просто бежать, а куда, потом будет видно. У меня есть машина, сесть и уехать. Они не ожидают, что я вот так сразу сбегу, наверняка приготовились мучить и мучить, разрабатывать все новые сценарии мучения. А я вот так возьму и перехитрю их — просто сбегу.

Я поспешно вышел из бара, так поспешно, что охранник дернулся было меня остановить, но потом махнул рукой. Голова работала необыкновенно ясно, как сто лет уже не работала. Машина моя в гараже, для того чтобы добраться до него, нужно сесть на 24-й троллейбус. Ходит ли еще транспорт? Я включил телефон (в последние дни я его все больше держу выключенным), посмотрел на часы — половина одиннадцатого. Странно, мне казалось, что давно уже наступила ночь. Оглянулся, не следят ли за мной, и вышел к остановке.

Подошел троллейбус. Я сел из осторожности впереди, поближе к водителю — чем черт не шутит: может, я не заметил, а за мной следят, может, нисколько и не перехитрил их, они ожидали побега и теперь… Что теперь, не знаю, но лучше не рисковать.

Выйдя из троллейбуса, я опять оглянулся и довольно долго петлял, запутывая следы. У гаражей не было ни души, мне стало жутко и как-то предсмертно тоскливо. Позвонить Алексу? Позвонить и ждать, когда он подъедет, торчать у гаражей, дожидаясь? Нет, так страшней и опасней: глухой район, безлюдная местность — прекрасная сцена для постановки новой дьявольской пьесы.

Замок защелкал ужасающе громко: раз, два, три. Дверь взвыла, призывая чудовищ. По спине заструились капли. Умирая от жути, я заглянул в непроницаемый мрак гаража. Где-то справа на полке у меня был фонарик, где-то справа же, чуть выше был выключатель, а где-то в кармане зажигалка… Я не воспользовался ни одной из этих возможностей, на ощупь, не включая света, пробрался к машине, осторожно вывел ее, запер дверь, заставляя себя ни о чем не думать, ничего не представлять, и все же не переставая думать: будь что будет, неотступно представляя…

Все обошлось, все обошлось. Я выехал на трассу — пустую по ночному времени, за мной никто не следовал. Вероятно, я все же их перехитрил, они полагали, что из бара я отправлюсь прямиком домой, а завтра снова стану разносить письма. Вероятно, на этом был построен весь их дьявольский план, и они так в нем были уверены, что даже не посчитали нужным перестраховаться. Что ж, значит, я выиграл. Я буду ехать всю ночь, а потом затеряюсь в толпе.

Я мчал на предельной скорости — свободно скользил, но не получал от этого наслаждения: ехал для того, чтобы ехать, уехать как можно дальше, как можно быстрее. Пробегали деревни редкими огнями, но я не сбавлял скорости. Я только помнил, что наконец-то стал ясно мыслить, голова работает превосходно: вот разгадал же их план и смог перехитрить. У меня есть паспорт и немного денег, а главное — огромная фора во времени. Мчался, злорадствуя — радуясь и все же ужасно боясь, ожидая каждую минуту подвоха: выстрела в спину, внезапно вылетевшего неизвестно откуда грузовика. Временами мне представлялось, что в машине я не один: некто притаился на заднем сиденье, злорадствует — радуется, выжидает удобный момент, чтобы приставить нож. Или, что еще страшнее, разыграть новую сцену из якобы забытого мною прошлого. Мчался, радовался, боялся, не замечая, что черные очки мешают видеть дорогу, что козырек бейсболки заслоняет обзор, что окно приоткрыто и страшно дует, что трасса скользкая после дождя. А потом вдруг некстати вспомнилась авария. Отец, Тоня, невыносимо бугристый линолеум больничного коридора, когда сказали… когда приговор объявили… и страшный вой. Мама не умерла, справилась. Справилась и Тонечка. Мы все справились, смогли пережить. Я с головой ушел в компьютер. Мама ушла в свою работу. Тоня осталась дома одна. Мы так редко посещаем могилу на кладбище. Там всегда ветер и чаще, чем в городе, дождь. Странно, но эти воспоминания меня успокоили.

Я сбавил скорость. Понял, что замерз, и закрыл окно. А потом снял очки, снял бейсболку, вспомнил, что не ужинал, вспомнил, что предыдущую ночь не спал. Где-то по трассе должна быть гостиница. Небольшой, мрачноватый придорожный отель без названия. Года два назад я частенько проезжал мимо и все представлял, что гостиница эта невообразимо грязная, не по-гостиничному негостеприимная: хмурый, заспанный портье, неубранные комнаты, ободранные койки с панцирными сетками, скрипучие деревянные, давно вышедшие из моды стулья. И всегда, даже в жаркий летний день, там сыро и холодно. Остановиться в такой гостинице можно только от полной безысходности. Но сейчас я вдруг захотел там оказаться — невыносимо стало клонить в сон. И невольно прибавил скорости, но потом уговорил себя так не спешить. Во-первых, надо все заново обдумать, проанализировать события, произошедшие со мной, а в гостинице вряд ли это получится: хмурый портье, скрипучие стулья, ободранные койки… Во-вторых, голова моя хоть и работала ясно все это время, но, по-моему, я совершил ошибку, пустившись в бега. В-третьих… Было и третье, но вылетело из головы, совершенно вылетело, я так устал… Ну да, это и было третьим: в-третьих, я так устал, что справиться с машиной, несущейся на такой скорости, будет непросто. И потому… Я замедлил ход, совсем замедлил, пополз на скорости сорок километров. Фары скользили по мокрой дороге, голова начала отключаться, ее срочно требовалось взбодрить какой-нибудь веселенькой мыслью, чтобы сделать пригодной к анализу. Пока не доехал до гостиницы, пока не заскрипели стулья… как перья писарей… С тех пор как я стал сумасшедшим, не текут больше краны, гардина не грозит обрушиться, я узнал, что значит настоящая дружба, стал чуток к болезненным капризам сестры. Анализируя прошлое, понял, что мокрая дорога опасна для водителя, как стоящий особняком дом для настойчивого курьера. Ассоциации тоже опасны: «Клинское» — клин клином — Чайковский. Все это требуется прояснить, пока дорога не кончилась… Пока не распустилась листва. Старое узловатое дерево, сплошь облепленное грачиными гнездами, как больными наростами. Нужно спешить — скоро настанет весна.

— Да, да, поспешите. — Женщина-библиотекарь, виртуозная пианистка, озабоченно кивает. — Пока не распустилась листва, вы должны сосчитать число гнезд. Сколько гнезд — столько писем. — На голове у нее ярко-красный берет, нелепый берет. Зачем она его надела, он очень ее портит! — Ну что же вы, начинайте! — Нетерпеливо махнула рукой в сторону дерева.

Указывая пальцем, как в раннем детстве, считаю, тороплюсь сосчитать, но все время сбиваюсь — раздражает ее красный берет.

— Ну, сколько вышло? — Качает беретом.

— Я больше не работаю курьером. Я очень устал. Зачем вы надели этот ужасный берет?

Загрустила, подперла рукой щеку, облокотившись о столик.

— У меня дедушка был красноармейцем, и потом, ведь весна наступает. А впрочем, все это не имеет значения. Сейчас главное — разобраться с письмами. Деревья весной зеленеют быстро, можно ведь и не успеть.

— Вы придаете этому слишком большое значение. Мы могли бы просто поговорить, как мужчина с женщиной, как человек с человеком, у нас немало общего.

— Считайте. — Устало вздохнула. — У нас разное прошлое. Вы должны его разрешить, а я только посыльный, курьер, если хотите.