— Нет! — вызывающе заявила я.
Он взглянул на меня с интересом:
— О боже! Только не говорите, что он и ваш друг!
— Друг, — холодно призналась я и вырвала у него журнал. — И более того, он, кажется, талантливый фотограф. А теперь, если не возражаете, я пожелаю вам спокойной ночи.
Я щелкнула выключателем лампочки. Мистер Невидимка, продолжая усмехаться, сделал то же самое.
Когда я вновь открыла глаза, темнота уступила место серебристо-серому сиянию рассвета. Я поморгала, потянулась и, осторожно перегнувшись через спящих Трейси и Элейн, выглянула в иллюминатор. Мы летели уже над Альпами. Насколько я могла судить, все остальные пассажиры еще спали, включая и мистера Невидимку. Голова свесилась на грудь, темно-каштановые волосы растрепались… «Ох и затечет же у него шея», — подумала я.
Никто из пассажиров не пошевелился, когда из кабины пилотов появился молодой офицер. Он постоял мгновение, вперив взгляд в иллюминатор, затем направился по проходу между рядами и остановился у кресла мистера Невидимки. Последний тут же проснулся и принялся, как я и предполагала, энергично массировать шею, при этом широко улыбаясь пилоту, который что-то шептал ему. Я отвернулась, но, к моему изумлению, сосед обратился ко мне:
— Могу ли я предложить вам оливковую ветвь за вчерашний вечер? Не хотите побывать в кабине пилотов?
Не хочу?! Мне и секунды не потребовалось, чтобы вскочить с кресла.
— Конечно! Но ведь туда нельзя…
— Иногда можно, — ответил он с другой улыбкой, которая показалась мне менее привлекательной и совсем не внушающей доверия. — Кое-кто из пилотов меня хорошо знает.
Терпеть не могу таких самодовольных типов, но на сей раз не почувствовала ни малейшего раздражения, потому что мы уже входили в кабину пилотов. Впереди открывался пейзаж, увидеть который я даже и не мечтала: три огромные горные вершины, блестящие, как кристаллы, и сияющие розовым цветом.
— Что это? — выдохнула я.
Молодой офицер, который сопровождал нас, ответил, что слева — Монблан, впереди — Эгер, а слева, с острой вершиной, — Маттерхорн.
— Никогда не видел это трио так ясно, — закончил он, и я заметила, что остальные члены экипажа увлеченно щелкают фотокамерами.
Мистер Невидимка стоял неподвижно. Ни один мускул не дрогнул на его лице, когда он молча смотрел на эту красоту. Без черных очков его глаза казались усталыми, под ними пролегли темные тени. «Не такой уж он молодой, — подумала я, — только улыбка совсем юная». Мой сосед бесстрастно взирал на чарующий пейзаж, как будто эти дивные горы были для него всего лишь бесплатным приложением к полету, впрочем, как и я сама. После приземления мы уже никогда с ним не увидимся. Тогда почему же я чувствую… не симпатию, нет, а какое-то странное беспокойство? Этот человек мне не нравился, но я продолжала ловить его отражение в стекле, разглядывать лицо, на котором читались — я могла бы поклясться — усталость, напряжение и… страх.
Что-то ждет его в лондонском аэропорту. Но что?
— Это было восхитительно, — сказала я, когда мы вернулись на свои места и получили по стакану апельсинового сока перед завтраком.
— Нам повезло, — согласился мой собеседник. Он бросил взгляд на часы, затем, видимо решив, что времени у него достаточно, поинтересовался: — Вы живете в Найроби?
— Жила. Около двух лет. Учительствовала. А вы?
— Я? — Он явно удивился моему вопросу. — О, я всего лишь перелетная птица. Никогда нигде не остаюсь надолго.
Тогда почему, размышляла я, он так смотрит на меня: подняв брови и округлив глаза, в которых застыло веселое изумление. Было такое ощущение, что мистер Невидимка принимает меня за идиотку, не узнающую знаменитость. Однако, поскольку я ничего о нем на самом деле не знала, за исключением того, что он не любит апельсиновый сок, мне не было необходимости напускать на себя смущенный вид. Мог бы и сам сделать шаг навстречу, решила я, но он только спросил:
— А вам нравится Найроби?
— Очень!
Слова хлынули из меня потоком: детеныши льва и один гепард в Национальном парке, Килиманджаро, выплывающая из облаков, зеленые с желтизной леса горы Кения и слоны в залитом лунным светом водоеме в ту ночь, когда мы остановились в знаменитом отеле «Тритопс»…
— А теперь куда? — спросил он.
— В Лондон, — коротко ответила я. — Так уж получилось. — И когда молчание слишком затянулось, полюбопытствовала: — Вы тоже?
— Не совсем. Надеюсь отправиться в самую прекрасную часть страны — на север.
Прислушиваясь к его произношению, я решила, что мой собеседник собирается сказать — в Шотландию, но он этого не сказал, и я удивленно посмотрела на него.
— Вы ведь шотландец, да?
— Я? — Мистер Невидимка как-то странно фыркнул и, покачав головой, добродушно признался: — Да, я шотландец и даже не мечтаю, что смогу когда-нибудь это скрыть.
— Только не с таким голосом, — заметила я.
— Голосом? — Он оживился.
— Я имела в виду ваш акцент, — поправилась я.
Разговор был глупым, но я даже почувствовала сожаление, когда загремели подносы с завтраком, заставляя пассажиров принять вертикальное положение, и проснулась Элейн.
— Разве не рано для завтрака? — недоуменно пробормотала я.
Синие глаза мистера Невидимки снова спрятались за темными очками.
— Вероятно, они торопятся из-за погоды, — предположил он. — Я понял, что в сообщении из Женевы было предупреждение о турбулентности.
Утро было прекрасным, и я надеялась, что прогноз окажется ошибочным. Но прежде чем мы покончили с сандвичами — ароматный хлеб, тонкие ломтики бекона и помидоров, — капитан объявил о надвигающейся грозе и о том, что нас «немного потрясет».
— О, дорогая, я знала, что добром дело не кончится! — дрожащим голосом произнесла Элейн. — Я всегда прихожу в ужас от болтанки.
У Барбары на все мои опасения всегда имелся один и тот же ответ: «Не бойся, этого никогда не случится». И с ней действительно никогда ничего не случалось. Я так и сказала моей бледнеющей на глазах попутчице и тем самым на некоторое время привела ее в чувство. Но как только мы покинули зону Франкфурта, картина за окном изменилась. Проливной дождь хлестал в иллюминатор и неистово отплясывал на крыле, черные тучи надвигались со всех сторон, гремели гулкие раскаты грома. Стюардессы сновали туда-сюда по салону, успокаивая пассажиров. Элейн сделалось совсем дурно, и, поскольку она успела сообщить мне по секрету, что находится на втором месяце беременности, я очень о ней тревожилась. К моему облегчению, стюардесса предложила ей перебраться в хвостовую часть самолета, где устроили лежачие места для страдальцев.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});