Читать интересную книгу Живой товар - Андрей Хазарин

Следующая запись меня обрадовала — сейчас должны были прийти мои девчонки. Мои — потому что я с ними работаю почти год. Они обе учительницы французского языка. Сейчас учительницы. А год назад были студентками университета и пришли впервые за адресами для переписки. Хотели позаниматься настоящим языком. Купили по паре адресов, стали переписываться. Потом Верочка съездила в Париж, поработала там преподавателем русского, вот скоро туда совсем собирается — замуж выходит за того парня, с которым когда-то по почте общалась. А её подружка Танюша так к клубу приросла, что подрабатывает у нас — ведет группу французского. У нас довольно много таких — желают замуж исключительно за рубеж, а языком не владеют совсем. Вот и приходится им учителей искать.

Вера и Таня почему-то всегда вместе появляются. Они обе высокие, но совершенно разные — Верка темноволосая и темноглазая, а Татьяну мама, наверное, в детстве отбеливателем облила — у неё почти белые волосы и светло-серые глаза.

Вот и сейчас появились в дверях вместе. Им услуги клуба уже не очень нужны, они теперь просто так приходят — поболтать, сплетни доложить. У меня так часто бывает — мои клиенты из просто посетителей хорошими приятелями становятся, приходят, о новостях рассказывают. А недавно мы с Юлией были приглашены на свадьбу.

Это Юлька их свела — у неё иногда просто шестое чувство какое-то срабатывает (правда, она говорит, что её бабушка свахой была). Вот они её и позвали, а меня уж за компанию.

Я даже не ожидала, что сейчас такие свадьбы устраивают. Родители мужа за городом живут — во дворе своего дома пир и устроили. Столы покоем, музыканты… Потом оказалось, что родственники невесты приехали из Сорочинцев (тех самых, о которых когда-то Гоголь писал — Сорочинская ярмарка). Вот они и настояли на соблюдении старинных обрядов. Спекли свадебный пирог — с целующимися голубками и прочими атрибутами, самогона навезли уж не знаю сколько. Свинку закололи. Юлька говорит, что они там три дня гуляли — правда, я уехала вечером, а она осталась: как же без нее!

Честно говоря, мы кусочки от этой свинины потом ещё неделю жевали опять же, Юлия привезла благодарность от тестя с тещей.

Вот такая у нас иногда бывает работа. Но чаще все-таки не так.

А девчонки-то мои не просто так приходили — поболтали несколько минут, а потом на столе приглашение оставили: Танюша тоже замуж выходит! Приятно, честно говоря… Плюс теперь можно о воскресном ужине не думать. Правда, о подарке думать придется, но подарки делать я ужасно люблю. Придумается что-то.

Посмотрела на часы — а уж и к перерыву близко. Рабочих записей нет. Но вторник у нас всегда день спокойный. Можно и с бумагами разобраться. А можно и домой раньше слинять — если посетители не появятся.

* * *

А сразу после перерыва пришел он. Ровно в три, как и записано, дверь открылась и вошел высокий стройный мужчина. Чуть седеющие виски, держится подчеркнуто прямо. И голос: низкий и очень красивый.

— Добрый день! — и посмотрел на меня темно-серыми глазами, почти не мигая.

— Здравствуйте, — ответила я. — Прошу вас.

Но этого человека ни к чему приглашать не надо было. Он спокойно, по-хозяйски уселся в кресло, осмотрелся и сказал:

— Я — Колесников, Вадим Андреич Колесников. У меня к вам дело.

Глава 2

Колесников Вадим Андреевич

С этим проклятым курсом этого занюханного доллара никогда не угадаешь. Закон Мэрфи в независимо-суверенном варианте: курс всегда неблагоприятен. Ты отдаешь деньги — он взлетает до небес, тебе отдают — валится черт-те куда. Так мало того, ещё Козыриха что-то вычла в счет возмещения и расчет оформила по всем правилам. Три года вручала конвертик без всяких — и всех устраивало. А теперь — ведомость, подпись. И, главное, слупила подоходный. Понять-то можно, но все равно — пустячок, а противно. Да-а, паршиво у Козыря дела пошли…

Ладно, не в деньгах счастье. Еще из-за этого психовать… Здоровье дороже.

Колесников передернул плечами.

Здоровье — как деньги. Чем меньше осталось, тем больше трясешься. Елки, десять лет уже после этого поганого Чернобыля, а лучше не становится. Нет, все же грех Бога гневить — против того, что было первые два года, я ж теперь как новенький. Считай, повезло. Особенно если с другими ребятами сравнивать, земля им пухом. Надо бы съездить к Петрухе на могилу, обещал только страх как неохота снова в Зону… будь оно проклято, как в малороссийских анекдотах говорится. Опять же выбивать разрешение — начнут копать, кто, да зачем, да откуда, да справку с места работы… Справку любую получить — это раз плюнуть, только теперь забавные времена пошли — ни себя, ни фирму лишний раз светить перед органами не рекомендуется. Дожились…

А в Зоне, считай, повезло. Щенок ведь был, соображения ни капли, одна выучка и дисциплинированность. Сразу после училища послали в учебку, сержантов готовить, все инструкции ещё в голове, потому в Зоне противогаз и ОЗК — костюм защитный — подбирал и подгонял, как учили, носил — как учили; после бесконечных тренировок в училище, да и в учебке (своим примером салажню вдохновлял) отработать в противогазе смену — ноу проблем. А ребята позволяли себе передохнуть: молодые — с непривычки, старики — по лихости, мол, и не такое видали, прошли огонь, воду и медные трубы…

Интересно, «авось» — это стержень только русской ментальности или у других народов тоже дури хватает? По узбекам и латышам судить нельзя, все русского духу нахватались, все совки… Ох, зараза, опять ногу крутит — не иначе как из Флориды в нашу сторону двинулось облачко величиной с салфетку… ну не из Флориды, так из стран Балтии, как нынче выражаются. А Средняя Азия тоже пыжится, стала Центральной. Какой кретин додумался? Центральная — это ж самая глушь, сплошь Гоби и всякий там Куэнь-Лунь, динозавры — и те климата не выдержали, повымирали… Ничего, мы не хуже динозавров, ещё похлеще их вымрем.

Колесников снова передернулся. Ох и ноет нога…

Остановился у светофора — все-таки передышка. Хорошо хотьне всегда она, стерва, достает, только на погоду. Метеопатия. Красивое слово, почти как дезинфекция… Ничего, я её, задрыгу, в бараний рог скручу, чтоб не дрыгалась. Дух сильнее тела, силой воли человек может любую ногу на место поставить, даже самую о себе возомнившую…

Зеленый, пошли. Ничего, до Проспекта промнешься — надоест ныть. Ладно, что это я сегодня все о болячках да о болячках. Вон девушки ходят, мощный отвлекающий фактор. Обалденные девушки. Юбки — до тут.

Колесников оглянулся.

Сзади — и того хлеще. Черные трусики-штанишечки из-под юбки помелькивают — для завлекательности. Ишь, пенек старый, чего оглядываешься? А ничего, нормальный мужик перестает на девушек оглядываться по дороге из морга в крематорий… В конце концов, тридцать семь — ещё не старость. А что, может, и в самом деле жениться, чем черт не шутит? Или хоть поджениться — у них там, небось, в этом клубе желающие найдутся…

Колесников смущенно тряхнул головой. Воспитание он получил в родительском доме классическое, строгое в этом смысле. Как у них там выражаются, викторианское. Девственником, правда, в свои годы не остался, но на отношения с противным полом смотрел серьезно и ответственно. В училищные времена была у него подруга, и не просто подруга…

А вот этого не надо. Было — и прошло. В конце концов, память дана человеку, чтобы своевременно забывать. Хоть не всегда получается. В компьютерах проще — ROM, память с произвольным обращением. Хочу обратился, не хочу — молчи как рыба и не квакай… И вообще лучше произвольно обратиться к другой теме: как учит Владимир Леви, единственный способ не думать о черной обезьяне — это старательно думать о белом медведе.

Вот, к примеру, о таком, как дом «Саламандры» — старинный, шестиэтажный, с пятиметровыми потолками, торжественно скрипящими лифтами, мраморными лестницами и квартирами по пять комнат и больше. При царе-батюшке размещалось тут известное на всю Россию страховое общество «Саламандра» (начинало со страхования от пожаров, отсюда и название), после революции — Бог его знает, что тут было после революции, а на моей памяти обыкновенный для центральных районов жилой дом. Пятикомнатные квартиры стали коммуналками, и дом превратился в крольчатник. Господи, подумать только, сколько человеко-жизней тут прошло в тесноте и обиде, пока не начал Никита Сергеич покойный строить свои «хрущобы»… Потихоньку, лет за двадцать рассосались крольчатники, молодежь переселилась во всякие там Черемушки и Новые Дома — конечно, с потолка муж рукой пыль вытирает, конечно, жена в кухне боком стоит, конечно, санузел совмещенный, «гаванна», как образно народ выражается (хорошо хоть не как в «Новом быте» тридцать пятого года постройки, где ванна, унитаз и газовая печка в рядочек выстроились, как родненькие) — а все же изолированная квартира, все ж таки никто к тебе в кастрюли не заглядывает и под дверью не слушает…