Читать интересную книгу Приключения майора Звягина. Роман воспитания - Михаил Веллер

— Ну как съездил? — спросила жена, целуя его в прихожей и надевая пальто.

— Бесподобно, — ответил Звягин.

— Всех успел повидать?

— А как же.

— Я всегда так волнуюсь, когда тебя нет, — пожаловалась она.

— Пора бы и привыкнуть, — улыбнулся он.

Оставшись один, вырвал из блокнота несколько листков, сжег над раковиной, а пепел смыл мощной холодной струей.

Позвонил на «скорую»:

— Джахадзе на месте? Салют. Ну как там сутки? Нормально? Вот и отлично.

Глава I

Нить жизни

Никто из жильцов пятьдесят пятого дома по Фонтанке не мог потом припомнить, как въезжал Звягин в восемнадцатую квартиру. Хотя находилась она на верхнем, пятом, этаже, и затаскивание вещей должно было сопровождаться определенным шумом и суетой. Не заметили, однако, никакого шума, ни суеты.

Впрочем, в большом городе можно прожить жизнь и не знать соседа по лестничной площадке. Замечание это неприменимо к одиноким пенсионеркам: у них свои каналы добычи информации, непостижимые для непосвященных. А какой же старый ленинградский дом обойдется без одиноких пенсионерок.

Проживала такая пенсионерка, Жихарева Ефросинья Ивановна, всю жизнь в квартире как раз под Звягиным, на четвертом этаже, в комнате окном во двор, где по утрам гулко гремят крышки мусорных баков и перекрикиваются грузчики продуктового магазина.

В прозрачный желто-синий день бабьего лета она, Мария Аркадьевна и Сенькина из десятой квартиры сидели в скверике на площади Ломоносова, именуемой некоторыми ленинградцами в просторечии «ватрушкой» вследствие ее круглой формы; они же трое упорно называли ее по старинке Чернышевской площадью, как бы подчеркивая свою исконную петербургскую принадлежность. И собрание достоверно установило, что новые жильцы поменялись сюда из Ручьев, где Звягин получил квартиру после увольнения из армии, хотя ему всего сорок с небольшим, а на вид моложе, но он служил там, где прыгают с парашютом, и поэтому им военная пенсия идет раньше, по специальности он врач, был майором, а сейчас работает на «скорой помощи», мужчина видный, но, похоже, гордый и злой; что жена его учительница английского языка, дочка учится в седьмом классе, а старший сын — на юриста в Москве; что машины у них нет, и собаки нет, и кошки, и дачи, дома тихо, ремонт делали сами, пьянок не бывает; короче, люди приличные и ничем не выдающиеся.

К сожалению, эта теоретическая оценка не повлекла за собой никаких практических выводов — по той причине, что любознательная и вездесущая Ефросинья Ивановна характером отличалась не столько даже активным, сколько склочным сверх мыслимых границ. Старые соседи как-то с ней уже стерпелись, зато новые очень скоро почувствовали на себе всю скандальную безудержность соседки снизу.

Началось с того, что жена Звягина, в школе — Ирина Николаевна, а во всех прочих местах — просто Ирина, столкнулась внизу у лифта со старухой, или, как теперь принято говорить, с пожилой женщиной. Одета была пожилая женщина в старомодное и поблеклое, но очень аккуратное пальто, а лицо ее выглядело напряженным и поджатым, и встретиться взглядом с Ириной она не пожелала.

С тихим гудением опустился лифт, Ирина открыла дверь, намереваясь пропустить старуху с хозяйственной сумкой вперед, но произошло неожиданное: та резко рванула решетчатую дверь лифта из ее руки, оттолкнула Ирину и, шагнув в лифт и обернувшись, каркнула:

— О новые-то соседи у нас, а! И не здороваются! Я уж не говорю — старую женщину вперед пропустить! — С лязгом захлопнула двери: — Понаехало деревни всякой в Ленинград!.. — И поплыла вверх.

От неожиданной обиды у Ирины свело лицо, затрясло; дома она еще полчаса утирала слезы, пила седуксен и мысленно произносила душераздирающие речи, взывающие к совести и справедливости…

Эта встреча явилась как бы первой пробой сил в необъявленной войне. И продолжение не замедлило последовать.

В десять вечера снизу в пол раздался грохот, будто там заработал таран. Звякнули чашки. Звягин с интересом посмотрел на то место, где, судя по ударам, располагался эпицентр этого домашнего землетрясения и сейчас взлетят шашки паркета, вспучится перекрытие и образуется кратер.

Жена же повела себя иначе: она побелела, на цыпочках подскочила к телевизору и убавила звук до комариного шепота.

— Что случилось? — осведомился Звягин, читая в ее лице.

— Это она… — подавленно сказала жена.

И, разумеется, не ошиблась: в этот самый момент Ефросинья Ивановна удовлетворенно взглянула вверх, вдохнула поглубже, грохнула в последний раз в потолок бидоном, воздетым на рукоять швабры, и стала слезать со стола, аккуратно застеленного газетой. Она улыбалась мрачноватой боевой улыбкой. Вечер прошел не зря.

Такой пустяк вполне может испоганить настроение. Что с Ириной и произошло. Из своей комнаты высунулась дочка и, уразумев ситуацию, потребовала мести. Звягину испортить настроение было невозможно: он с каким-то даже одобрением высказался так:

— Браво, первая валторна! Боевая старушка.

Жена, не встретив законного сочувствия, обиделась:

— Ты ей еще гантели купи. Для развития мышц.

— И кувалду, — развеселилась дочка.

Но почти двадцать лет армейской службы приучили Звягина уважать достойного противника.

— Нас трое здоровых, а она — одна и старая, — упрекнул он, смеясь резким лицом. — И — не боится, а!

Нет, Жихарева не боялась. Чувство страха было ей, похоже, неведомо. Зато в полной мере было ведомо чувство наслаждения нагонять страх на других.

Лежа ночами в старческой бессоннице, в преддверии дня столь же одинокого и пустого, как прошедший, она измысливала коварнейшие планы и неукоснительно приводила их в действие. Она изучала нехитрый распорядок дня Звягиных, избегать ее было все труднее.

Ирина почувствовала себя затравленной. Жихарева приснилась ей былинным разбойником, поигрывающим кистенем и сшибающим жутким посвистом путников с коней в лесных урочищах. Когда бы ни возвращалась домой — знакомое серо-буро-малиновое пальто, старомодное и аккуратное, фланировало у подъезда. В ненастье пальто ждало в полутьме у лифта. Характер немыслимых претензий был непредсказуем, заготовленные ответы пропадали втуне.

— И нечего по ночам скакать, танцы устраивать! — злорадствовала Жихарева. — Учительница, какой ты пример детям показываешь?

Несчастная Ирина летела наверх, не дожидаясь лифта, и эхо металось вокруг нее, как злая птица:

— А вот я в школу заявлю про твое поведение!..

Дочке заступалась дорога:

— Во ходит нынешняя молодежь — все в обтяжку, ни стыда ни совести! С ранних лет…

Со свойственным юности темпераментом дочка высказала Ефросинье Ивановне в лицо массу неприятных вещей. Ефросинья Ивановна довольно засмеялась и, выждав и рассчитав время ужина, известила о себе бесконечным звонком.

Теснимый от порога в глубь квартиры, Звягин хмыкнул.

— Вот что она говорит! — на басах заиграла старуха, как капитан в шторм. Пересказ Светкиной речи расцвечивался сочными словами. — Позови-ка ее сюда! Мы в ее годы… — И наладилась проводить воспитательную беседу о преемственности поколений.

Светка всхлипнула и промелькнула в свою комнату.

— Были б вы мужчиной помоложе… — мечтательно сказал Звягин.

— Ну ударь меня! — готовно закричала Жихарева. — Ударь!

На площадках открывались двери: там слушали и обсуждали.

— Два заявления от соседей — и вас увезут в сумасшедший дом, — предостерег Звягин. — Слуховые галлюцинации и навязчивая идея.

Жихарева осеклась, уставилась недоверчиво. Такой оборот событий она не предвидела.

— А еще врач, — без уверенности молвила она.

— Месяц лечения — и в дом хроников.

— И не стыдно? — заняла оборону Жихарева. — Старухе грозить…

Но меры она приняла: записалась на прием к невропатологу — мол, чувствую себя хорошо, но на всякий случай… Сочла, что запись в карточке послужит доказательством ее нормальности.

Ночью сон Звягиных разорвал треск телефона.

— Теперь ночей не сплю, — сообщила трубка. — Вам-то что!..

Звягин оделся, взял радедорм и спустился на четвертый этаж.

— Ты куда ночью ломишься, хулиган! — вознегодовала Жихарева, открывая. — Круглые сутки покоя от вас нет!

— Снотворное принес, — невозмутимо сказал Звягин.

Старуха взяла таблетки и запустила по лестнице.

— Сам травись, — пожелала она.

Положение стало невыносимым. Ефросинья Ивановна прибегла к анонимкам. Вряд ли она была знакома с историей европейской дипломатии, но тезис: «Клевещите, клевещите, — что-нибудь да останется», — был ей вполне близок. Техник-смотритель из жэка предъявила открытку с жалобой. Апофеозом явился визит участкового инспектора — он извинился, сказал про обязанности: проверить поступивший сигнал… Эту склочницу давно знает. Помирились бы, а…