– Занятная история, – сказал дядя Лес. – Лечу это я над окраиной городка и вдруг вижу: бежит прохвессор, а за ним – целая толпа, и все замотаны в простыни. Вот я его и прихватил. Доставил сюда, как ему хотелось.
И мне подмигнул.
– О-о-о-х! – простонал Гэлбрейт. – А-а-а-х! Они сюда идут?
Мамуля подошла к двери.
– Вон сколько факелов лезут в гору, – сообщила она. – Не к добру это.
Прохвессор свирепо глянул на меня.
– Ты говорил, что можешь меня спрятать! Так вот, теперь прячь! Все из-за тебя!
– Чушь, – говорю.
– Прячь, иначе пожалеешь! – завизжал Гэлбрейт. – Я… я вызову сюда комиссию.
– Ну, вот что, – сказал я. – Если мы вас укроем, обещаете забыть о комиссии и оставить нас в покое?
Прохвессор пообещал.
– Минуточку, – сказал я и поднялся в мезонин к дедуле. Он не спал.
– Как, дедуля? – спросил я.
С секунду он прислушивался к крошке Сэму.
– Прохвост лукавит, – сказал он вскоре. – Желает всенепременно вызвать ту шелудивую комиссию, вопреки всем своим посулам.
– Может, не стоит его прятать?
– Нет, отчего же, – сказал дедуля. – Хогбены дали слово – больше не убивать. А укрыть беглеца от преследователей – право же, дело благое.
Может быть, он подмигнул. Дедулю не разберешь. Я спустился по лестнице. Гэлбрейт стоял у двери – смотрел, как в гору взбираются факелы.
Он в меня так и вцепился.
– Сонк! Если ты меня не спрячешь…
– Спрячу, – ответил я. – Пшли.
Отвели мы его в подвал…
Когда к нам ворвалась толпа во главе с шерифом Эбернати, мы прикинулись простаками. Позволили перерыть весь дом. Крошка Сэм и дедуля на время стали невидимыми, их никто не заметил. И, само собой, толпа не нашла никаких следов Гэлбрейта. Мы его хорошо укрыли, как и обещали.
С тех пор прошло несколько лет. Прохвессор как сыр в масле катается. Но только нас он не обследует. Порой мы вынимаем его из бутылки, где он хранится, и обследуем сами.
А бутылочка-то ма-ахонькая!
Каттнер Генри amp; Мур Кэтрин Л
Котёл с неприятностями
Генри КАТТНЕР
Кэтрин Л. МУР
КОТЕЛ С НЕПРИЯТНОСТЯМИ
Лемюэла мы прозвали Горбун, потому что у него три ноги. Когда Лемюэл подрос (как раз в войну Севера с Югом), он стал поджимать лишнюю ногу внутрь штанов, чтобы никто ее не видел и зря язык не чесал. Ясное дело, вид у него при этом был самый что ни на есть верблюжий, но ведь Лемюэл не любитель форсить. Хорошо, что руки и ноги у него сгибаются не только в локтях и коленях, но и еще в двух суставах, иначе поджатую ногу вечно сводили бы судороги.
Мы не видели Лемюэла годков шестьдесят. Все Хогбены живут в Кентукки, но он – в южной части гор, а мы – в северной. И, надо полагать, обошлось бы без неприятностей, не будь Лемюэл таким безалаберным. Одно время мы уже подумали – каша заваривается не на шутку. Нам, Хогбенам, доводилось хлебнуть горя и раньше, до того как мы переехали в Пайпервилл: бывало, люди все подглядывают за нами да подслушивают, норовят дознаться, с чего это в округе собаки лаем исходят. До того дошло – совсем невозможно стало летать. В конце концов дедуля рассудил, что пора смотать удочки, перебраться южнее, к Лемюэлу.
Терпеть не могу путешествий. Последний раз, когда мы плыли в Америку, меня аж наизнанку выворачивало. Летать – и то лучше. Но в семье верховодит дедуля.
Он заставил нас нанять грузовик, чтобы переправить пожитки. Труднее всего было втиснуть малыша: в нем-то самом весу кило сто сорок, не больше, но цистерна уж больно здоровая. Зато с дедулей никаких хлопот: его просто увязали в старую дерюгу и запихнули под сиденье. Всю работу пришлось выполнять мне. Папуля насосался маисовой водки и совершенно обалдел. Знай ходил на руках да песню горланил – "вверх тормашками весь мир".
Дядя вообще не пожелал ехать. Он забился под ясли в хлеву и сказал, что соснет годков десять. Там мы его и оставили.
– Вечно они скачут! – все жаловался дядя. – И чего им на месте не сидится? Пятисот лет не пройдет, как они опять – хлоп! Бродяги бесстыжие, перелетные птицы! Ну и езжайте, скатертью дорога!
Ну и уехали.
Лемюэл, по прозванию Горбун, – наш родственник. Аккурат перед тем, как мы поселились в Кентукки, там, говорят, пронесся ураган. Всем пришлось засучить рукава и строить дом, один Лемюэл – ни в какую. Ужас до чего никудышний. Так и улетел на юг. Каждый год или через год он ненадолго просыпается, и мы тогда слышим его мысли, но остальное время он бревно-бревном.
Решили пожить у него.
Сказано – сделано.
Видим, Лемюэл живет в заброшенной водяной мельнице, в горах неподалеку от города Пайпервилл. Мельница обветшала, на честном слове держится. На крыльце сидит Лемюэл. Когда-то он сел в кресло, но кресло под ним давно уж развалилось. А он и не подумал проснуться и починить. Мы не стали будить Лемюэла. Втащили малыша в дом, и дедуля с папулей начали вносить бутылки с маисовой.
Мало-помалу устроились. Сперва было не ахти как удобно. Лемюэл, непутевая душа, припасов в доме не держит. Он проснется ровно настолько, чтоб загипнотизировать в лесу какого-нибудь енота, и, глядишь, тот уже скачет, пришибленный, согласный стать обедом. Лемюэл питается енотами, потому, что у них ловкие лапы, прямо как руки. Пусть меня поцарапают, если этот лодырь Лем гипнозом не заставляет енотов разводить огонь и зажариваться. До сих пор не пойму, как он их свежует? Есть люди, которым лень делать самые немудреные вещи.
Когда ему хочется пить, он насылает дождь себе на голову и открывает рот. Позор, да и только.
Правда, никто из нас не обращал на Лемюэла внимания. Мамуля с ног сбилась в хлопотах по хозяйству. Папуля, само собой, удрал с кувшином маисовой, и вся работа свалилась на меня. Ее было немного. Главная беда нужна электроэнергия. На то, чтобы поддерживать жизнь малыша в цистерне, току уходит прорва, да и дедуля жрет электричество, как свинья – помои. Если бы Лемюэл сохранил воду в запруде, мы бы вообще забот не знали, но ведь это же Лемюэл! Он преспокойно дал ручью высохнуть. Теперь по руслу текла жалкая струйка.
Мамуля помогла мне смастерить в курятнике одну штуковину, и после этого у нас электричества стало хоть отбавляй.
Неприятности начались с того, что в один прекрасный день по лесной тропе к нам притопал костлявый коротышка и словно бы обомлел, увидев, как мамуля стирает во дворе. Я тоже вышел во двор – любопытства ради.
– День выдался на славу, – сказала мамуля. – Хотите выпить, гостенек?
Он сказал, что ничего не имеет против, я принес полный ковш, коротышка выпил маисовой, судорожно перевел дух и сказал, – мол, нет уж, спасибо, больше не хочет, ни сейчас, ни потом, никогда в жизни. Сказал, что есть уйма более дешевых способов надсадить себе глотку.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});